Это вообще не любовь.

Это притяжение двух планет, которые могут сойтись вместе, потому что такова их природа, но рано или поздно, когда мы окажемся слишком близко — нас просто разорвет друг об друга.

Поэтому мне нельзя принимать все это слишком близко.

Ничего хорошего из «нас» все равно не получится.

Я нужна ему, как нужен желанный и очень долго уходящий в другие руки трофей.

Он мне — чтобы забыться, выдохнуть, выздороветь от того, что, вопреки моему желанию, пустило корни слишком глубоко мне в душу.

И когда-нибудь нам придется просто разойтись и сделать вид, что мы все те же маленькая глупая девчонка и крутой взрослый друг папы.

Но не сегодня.

Господи, что же меня так тянет на идиотские цитаты?!

Я пытаюсь поймать фильтр сигареты губами, но Бармаглот уводит руку и в отместку щелкает меня по носу.

Морщусь, как кошка, на которую щедро брызнули холодной водой.

— Вы, Марк Игоревич, вообще никого не любите и никогда не сможете любить, — говорю так, будто обсуждаем героя какой-то книги. — Потому что только так в вашей вселенной все работает, как нужно.

Желание услышать хотя бы какое-то отрицание все равно появляется.

Совсем без участия моего головы, откуда-то из сердца.

Но Бармаглот просто еще раз затягивается, отбрасывает сигарету — аккуратно в урну рядом со скамейкой — берет меня на руки и легко, как будто я котенок, несет к машине.



Самое тяжелое событие, которое мне предстоит пережить — день рождения моего отца.

Ему пятьдесят.

Красивая дата, по случаю которой мы с мамой заранее выезжаем в наш загородный дом и начинаем в две пары рук готовить мясо и все остальные вкусняшки для мужских посиделок в дружном кругу.

Я знаю, что хоть событие и неформальное, обычно на него съезжаются его приятели с женами и детьми.

Самые избранные, у отца таких всего пятеро.

И Бармаглот, конечно, среди них.

И приехать ему придется вместе с Милой, потому что так положено.

Это ритуал.

Если будет что-то не так — никто не поймет.

А все эти крутые мужики с большими деньгами и большими проблемами почему-то очень сильно дорожат именно своими женами и видимостью стабильной жизни.

Так что, когда я дважды режу один и тот же палец — это рекорд даже для меня — мать чуть не силой отбирает у меня нож, садит на стул, делает чай с остатками сушеной липы и выразительно смотрит, явно рассчитывая услышать о моих душевных страданиях.

А меня разрывает от бессилия и злости на саму себя, потому что у меня никогда не было от нее секретов и потому что она всегда давала мне самые правильные советы. Даже если их ценность я понимала потом, а сразу относилась к нравоучениям с налетом «житейской мудрости».

Но как ей сказать, что мне предстоит пережить два дня под крышей одного дома вместе с мужиком, с которым я трахаюсь, и его законной женой?

Снова врать?

В последнее время я делаю это слишком часто.

Даже придумала себе поклонника, о котором рассказываю, что он старше, опытнее и есть причины, по которым я пока не спешу слишком в него «вляпываться». Это самый безопасный способ рассказывать что-то о Бармаглоте, не вскрывая его личность.

Потому что моей маме даже в голову не придет, что после всех моих слез на ее кухне я вступила бы в отношения с женатым мужиком.

Так что…

— Ну что случилось с твоим Мистером Икс? — Мама вытирает руки о бумажное полотенце. Называть моего невидимого «мужчину» героем популярной оперетты — это же святое. — Снова что-то очень сложно?

Киваю.

Делаю глоток чая и немного морщусь, потому что сахара в нем слишком много.

— Может, погадаешь мне на липовых чаинках? — пытаюсь разбавить напряженное ожидание серьезного разговора.

Мама делает серьезное лицо, берет чашку, долго колотит липовый цвет и, хмурясь, начинает что-то вдумчиво «читать» в этой зеленой требухе на дне чашки.

— Чай говорит мне, что… — Она зыркает в мою сторону, и я в последний момент успеваю как-то «спрятать» лицо за беззаботным веселым настроением. — Что ты думаешь, что можешь обмануть свою мать.

Теперь уже с укором.

Я поднимаю ладони, как будто сдаюсь, но на самом деле мне даже в страшном сне не может присниться, чтобы я призналась в той грязи, которую творю уже почти месяц.

— Просто у него есть… бывшая, — пытаюсь выбрать самую безопасную аллюзию на наши с Миллером отношения. — Она очень к нему привязана и до сих пор считает, что он что-то ей должен, и что у них просто… перерыв, пауза и вот это вот все.

Мама кивает.

Она слишком меня любит, чтобы подумать обо мне черте что.

Хороший повод поскорее развязаться с Бармаглотом. Мы и так дважды чуть не попадались на глаза людям, которые хорошо знают и Бармаглота, и моего отца. И ситуации, в которых нас могли бы застукать, были слишком очевидно «неправильными».

— И тебя беспокоит, что он не может все это закончить? Или что он не хочет заканчивать?

— Второе, — сдержано отвечаю я.

И вдруг понимаю, что действительно злюсь из-за этого.

Из-за роли любовницы, о которой сама же просила.

Злюсь, что вместо того, чтобы проводить время вдвоем, я должна буду улыбаться мегере, сидящей под руку с Бармаглотом и делающей вид, что их семейная жизнь — образец счастья и эталон безоблачного союза двух сердец.

Даже подташнивает где-то у самого горла.

— Алиса, — мама берет меня за руку, а я, как в детстве, прижимаюсь к ней щекой. — Когда мужчина любит — он не прячет свою женщину, словно дырявый носок. И не дает ей повода думать, что она — номер два в его жизни. Если у Мистера Икс есть женина, которая для него важна настолько, что, несмотря на прошлое и разрыв, он не хочет расстраивать ее своими новыми отношениями, значит…

— Ясно-понятно, — перебиваю до того, как она закончит.

И даю себе обещание сегодня же, когда подвернется возможность, сказать Бармаглоту, что между нами все кончено.

По крайней мере, тогда я буду знать, как переживу эти дурацкие выходные, а не сдохну, захлебываясь собственным ядом, глядя на их семейное чириканье.

До вечера я еще как-то могу держать себя в руках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍