Кортэ завершил движение по кругу, истратив, как ему показалось, целую вечность, и исчерпав само понимание времени. С каждым шагом солнце двигалось все выше, делалось все светлее и ярче. Хмарь на седой траве, наоборот, густела и наливалась ночным зеленоватым свечением. Ветер вне кольца беды просыпался, осторожно пробовал дышать: он знал, что теперь – можно.

– Поу не слышит нас и не ощущает, пока те люди имеют силы бороться, – наконец сказала Аше, спрыгивая в траву. – Хорошие воины. Долго будут стоять. До заката, как настоящие маари.

– Я передам им твою похвалу, – пообещал Иларио, выслушав перевод. – Что дальше?

– Эти не годятся, – Аше ткнула пальцем в цыганок. – Страх вижу, слабость, согнутость. В них змей силен, внутри. Эти в тени, – указала она на кебшей и сразу повернулась к послу Алькема, наконец-то свернувшему коврик и вставшему в рост. – Апу! Слабый человек берега. Пусть покажет, что хочет делать. Его не понимаю.

Посол выслушал просьбу, подал знак одному из своих людей. Гнусавая монотонная мелодия нарушила тишину. Полноватый невысокий южанин потоптался, глядя на свои мягкие сапоги с кисточками. Словно прогуливаясь, пошел вдоль цепочки багряных, опустив руки и чуть разведя их от тела. Широкие рукава едва шевелились, лишь отмечая движение, пока Абу не зачерпнул ветер, подставляя ему ладонь, ловко округляя плечи и начиная медленное, осторожное кружение. Он двигался по-прежнему вдоль багряных – и одновременно крутился в вихре своих широких рукавов, все быстрее и быстрее.

– Хорошо, – сразу решила Аше, – но не теперь. Очень хорошо, нужно. Воины стоят, – она указала на багряных. – Когда мы закончим, пусть сразу Апу делает так. Если справится, останутся живы.

Выслушав нескончаемый речитатив молитвы, творимой последователями Башни, Аше сообщила, что такое звучание слов тоже годится, покосилась на сына тумана и поправилась: молитвы очень полезны, нужно все время продолжать. Подумав, она утвердительно кивнула, соглашаясь и на лампады с освященным маслом.

– Пусть ставят по кругу, за спинами воинов, – внес свою лепту в происходящее Кортэ, разобравший, что ящерка снова врёт, неумело и старательно. Пользы в лампадах она не нашла, зато разобрала, что её «лев» принадлежит именно к этой вере и значит, такая вера обязана дать для успеха больше, чем все иные.

– Теперь дело, – строго сказала Аше.

Седая трава, эта зримая, ползучая напасть уже касалась башмаков багряных братьев, шевелилась, трогала их – и оставляла пыльные тонкие волокна. Аше сокрушенно покачала головой. Указала в туманный сумрак, ограниченный строем багряных.

– Там нельзя вдыхать людям. Там уже нет мира, – маари огорченно покачала головой. – Поу сделал дыру. Глубоко… Земли нет. Ничего нет!

Аше дернула сына тумана за рукав и вынудила глядеть себе в глаза и не обращать внимания на траву, жутковатым узором серости ползущую по башмакам, все выше – к коленям багряных служителей. Кортэ прокашлялся и старательно перевел сказанное. Ветер, ненадолго явившийся, почти оживший после танца Абу, снова сник. В горле комком копилось удушье, уши закладывало от звука – несуществующего и все же проникающего в сознание. Низкого, вибрирующего, все более подобного реву Баса. Затхлость еще не забивала ноздри, но копилась, колыхалась где-то у самой травы. В удлинившихся черно-рыжих подпалинах предвечерья распространялись пятна мрака, их получалось заметить лишь краем глаза, но и так оставалось жутковатое чувство: словно они тоже следят за миром, рвутся в явь, и сила их постепенно прирастает.

– Там ничего нет. Но мы еще не там, пока воины стоят и держат край. Мы пройдем по краю. Я сделаю так, – Аше провела рукой по щеке нэрриха, – когда надо будет вдохнуть жизнь врага. Он ждет тебя, он явится. Он думает: моя победа, люди откупились, отдали сына ветра. Пусть думает. Ты сильнее, мой лев. Ты…

– Хорошо сказала, я сильнее и я лев, – похвалил Кортэ, не замечая более теней, не ощущая спиной взглядов и шеей – колючего холода. – А что делать Иларио?

– Ири, – повернулась к библиотекарю Аше, – дышал со мной. Он будет держать меня на краю. Рука тут, на плече. Я закричу, он сделает нужное, потому что дышал и получил знание. Он вынесет сына ветра обратно. Я одна не могу, не справлюсь. – Аше нашла взглядом Абу. – Когда все лопнет, сразу надо звать Вей. Так, так, – женщина гибко закружилась, вскинув руки. – Долго звать! Пока воины не обретут дыхание. Пока из заката не вытечет вся кровь.

Маари жестом указала – пора всем отойти и не мешать. Откупорила кувшинчик, сокрушенно вздохнула: мало крови… Испачкала палец и стала быстро рисовать знаки на лице и одежде Иларио, повторила ритуал с Кортэ. Ласковой кошкой прижалась к спине сына тумана, обвила руками шею.

– Неси меня. Нам пора в путь.

Иларио устроил руку на плече маари. Кортэ едва слышно шепнул скороговоркой «отдание почестей», свершил знак замкового камня и шагнул к кромке поля седой травы, уже опутавшей подобные статуям фигуры служителей выше коленей… «Вдохни!» – шепнула Аше и торопливо уточнила, что после нельзя дышать, совсем нельзя, допустим только один вздох по её указанию. Кортэ вдохнул, слушая и ощущая поток ветра, щекочущий нёбо.

Шаг – и все тело погрузилось в ничто, как в студеную воду. Пробило последнюю преграду схожести с обычным, и сын тумана впервые за все жизни и смерти очутился во плоти там, куда нэрриха являются лишь пузырьками воздуха, танцующими в восходящем потоке…

Пустота не ужаснула и не потрясла, более того: она сегодня оказалась не пуста. Спина по-прежнему ощущала тепло надежно прильнувшей Аше. Её волосы щекотали плечи, извивались живыми змеями, словно тут, в неведомом, они обрели новый смысл и особенную силу. Поверхность – родной мир – колыхалась бликами закатного сияния совсем рядом. Не было в душе ни капли страха. Только интерес. Кортэ изучал то, что никто, вероятно, до него не мог видеть глазами – и улыбался…

Зрение исправно вершило свой обман, удобный, подменяющий непостижимое – привычным. В тусклой глубине, оплетенный серыми водорослями, дрейфовал Вион. Бездыханное тело, расслабленное, полуоткрытый рот, растопыренные пальцы, зеленоватая кожа, облепленная лентами мха, ряской. Бельма глаз пялятся в никуда, в собственную макушку – изнутри.

Поу был виден как змея, скрученная тугой пружиной. Хотя сперва он показался Кортэ всего лишь водорослью, потому что обвивал тело жертвы много раз. В поведении Поу – сообразил Кортэ – крылся злой умысел: он все туже затягивал верхнюю петлю своего змеиного тела на шее Виона. Душил. Угрожал при этом не этой своей жертве, но именно Кортэ, тому, кого змей однажды упустил и теперь жаждал заполучить сильнее прежнего.

Дыры бездонных глаз Поу заметили гостя пустоты, впились во взгляд сына тумана, как наконечники бронебойных стрел – в доску мишени. Не вырвать…

– Ты – мой! – зарычала пустота. – Вдохни меня.

У щеки шевельнулась Аше, теперь, вне яви, особенно похожая на змею или длинную тонкую ящерицу. Теплая, она обвивала тело мужа и казалась не менее опасной, чем сам Поу. Голова маари качнулась вперед, на щеках и висках ярче вспыхнул узор чешуи, раздвоенный язык дрогнул, готовый слизнуть дыхание Поу…