Генерал армии Иван Серов стал в моих глазах первым из предшественников Андропова, о которых я слышал с молодых лет рассказы ветеранов спецслужб, а также моих друзей-журналистов, бывших кагэбэшников, не только знавших самого Серова, но и пострадавших от него. В годы моей работы у Юрия Владимировича многое о привычках бывших до Андропова председателях КГБ дополнили и действующие сотрудники, заходившие иногда ко мне в кабинет познакомиться с новичком на третьем этаже и поболтать. Даже стенографистки из секретариата Юрия Владимировича, с которыми мне было очень легко и приятно работать в силу их интеллигентности и высочайшей квалификации, рассказывали в короткие минуты кофепития в рабочих паузах кое-что о событиях на Лубянке после прихода к власти Хрущева и о прежних шефах КГБ. Особенно злыми словами они вспоминали именно Серова и несносные черты его характера.

Первый председатель КГБ Серов нормальным, но в абсолютной степени подхалимским русским языком общался только со своим хозяином Хрущевым. Как теперь среди чиновников России, так и прежде в сословии функционеров разных уровней в СССР были фантастически развиты низкопоклонство, пресмыкательство и грубый подхалимаж перед вышестоящими начальниками. Лизоблюдов и холуев никогда не смущало даже то, что на их лакейские выкрутасы с осуждением смотрят нормальные люди. Таким был и Серов. Но как только высокопоставленный хам и холуй в звании генерала армии обращался к подчиненным, его речь переходила в смесь визга и нецензурных ругательств. В секретариате Серова были лишь два или три человека, которые способны были переводить злобный визг и хрюканье генерала с нечленораздельных звуков в человеческую речь. Особенно тяжко было даже не генералам и офицерам на совещаниях у Серова, которые потом по крупицам собирали друг у друга то, что указывал и вещал председатель, а стенографисткам. Девушки должны были записывать в форме речи совершенно нечленораздельные звуки и к концу совещания подавать расшифрованную стенограмму на стол шефа. Их спасало только то, что, как правило, рядом с ними садился один из «переводчиков» визга Серова на русский язык и шепотом излагал то, о чем высказывался шеф.

Аналогичный случай произошел в практике Советского государства три десятилетия спустя, когда Горбачев сделал великого комсомольского и партийного оратора Грузии Шеварднадзе министром иностранных дел СССР. Единственное, что отличало в лучшую сторону речь министра-грузина от речи русского чекиста, — это отсутствие матерных слов, насыщавших высказывания Серова. Но министр иностранных дел Советского Союза эпохи Горбачева то ли нарочно, из презрения к государственному языку страны, которую ему было поручено представлять на мировой арене, то ли по неспособности, вытекающей из отсутствия соответствующей части филологического интеллекта или музыкального слуха, выражал свои мысли на заседаниях коллегии МИДа и других совещаниях с таким чудовищным грузинским акцентом и на такой смеси русско-грузинского жаргона, что подчиненные и гости его не понимали и от этого впадали в страх и ужас. На Смоленской площади было так, как если бы в британском Форин офисе министр иностранных дел ее величества общался с дипломатическим персоналом не по-английски, а на смеси уэльского, шотландского языков и кокни. В результате при Шеварднадзе сделали карьеру в ведомстве несколько грузинских мальчиков-дипломатов из близкого окружения Эдуарда Амвросиевича, способных переводить на русский язык синхронно то, что пытался выразить русскоговорящим сотрудникам на своем варварском диалекте министр…

Главным в деятельности Ивана Серова после того, как Хрущев и группа его сторонников в верхушке партии перехитрили Берию и уничтожили его, были превентивный разгром всех спецслужб, созданных при Сталине и возрожденных на короткий срок после его таинственной смерти Берией, и изоляция всех их руководителей, которые когда-либо были так или иначе связаны с «великим вождем и учителем» и его чекистом номер 1. Серов делал это от души, по зову сердца и приказу первого секретаря ЦК КПСС Хрущева. Ему это было также необходимо потому, что тем самым он прятал концы в воду не только от следов массовых и жестоких репрессий, которые проводил Хрущев на Украине с помощью Серова и в Москве, но и собственных кровавых и грязных коррупционных преступлений, совершенных им еще во времена Сталина, когда Серов при Хрущеве был министром внутренних дел в Киеве, а затем карателем НКВД СССР на Северном Кавказе и в Крыму.

Самым интересным в рассказах старых чекистов было то, как Никита Хрущев после прихода к власти начал проведение внутренней политики с того, что стал громить спецслужбы, наследовавшие сталинско-бериевскому МГБ. Мне рассказывали о памятном для всех ветеранов НКВД и МГБ совещании руководящего состава в Центральном клубе имени Дзержинского на Сретенке в феврале 1954 года. Председательствовал на нем первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев. Он представил тогда чекистам их нового шефа — Серова.

Каким образом Серов возглавил главную советскую спецслужбу? Его протолкнул на вершину карательных органов в смутные месяцы острой борьбы за власть после смерти Сталина самый ловкий интриган — Хрущев. Он сумел организовать создание вместо Министерства государственной безопасности, где сидели ставленники Берии и Маленкова, нового государственного органа — Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР, якобы не имевшего ничего общего со своими предшественниками-спецслужбами, перераставшими из одной в другую после Октябрьского переворота 1917 года и до расстрела Берии в 1953-м. Это были Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК); Государственное политическое управление при Народном комиссариате внутренних дел РСФСР (ГПУ); Объединенное государственное политическое управление при Совете народных комиссаров СССР (ОГПУ); Народный комиссариат внутренних дел (НКВД); Народный комиссариат, затем Министерство государственной безопасности (НКГБ — МГБ); снова Министерство внутренних дел (МВД); опять МГБ.

…Первым собранием в первом КГБ руководил сам Хрущев, который выступил с довольно короткой и сумбурной речью. Своими спонтанными негативными высказываниями против чекистов он настроил против себя всех присутствующих. Хотя первый секретарь ЦК и плохо знал работу органов госбезопасности, он стал давать указания, как их надо организовать по-новому, в том числе и внешнюю разведку, в которой абсолютно ничего не понимал, но очень любил читать ее доклады, из которых затем пересказывал своему ближнему окружению международные сплетни о руководителях других государств.

Вместе с тем Хрущев совершенно правильно подчеркнул, что роль контрразведки и других карательных подразделений центрального аппарата неимоверно раздута. Он говорил, что оперативная обстановка не требует таких огромных штатов, отметил, что даже во времена Николая II жандармский аппарат был на несколько порядков меньше, чем теперь, «при социализьме», как он говорил, когда в стране нет уже революционной ситуации. В Нижнем Новгороде, например, ссылался Хрущев на исторические факты, до Октябрьского переворота в жандармском отделении служило не более двух десятков сотрудников, хотя город и считался одним из революционных центров. А в областном управлении МГБ и МВД города Горького, как переименовал Сталин Нижний Новгород в честь пролетарского писателя, трудилось несколько сот офицеров.