Неожиданно она подняла голову, насторожила уши, а он тут же захотел узнать, о чем она подумала. Но Хозяюшка решила, что учуяла всего лишь лису. Лисы были уже знакомы ей. Они обычно прятались в лесной чаще и никогда не беспокоили лошадей.

Саша некоторое время наблюдал за окружающим, размышляя, что бы это обеспокоило лошадь: он подумал, что лиса могла спрятаться от какого-нибудь более опасного зверя. Но Хозяюшка посчитала это всего лишь пустым беспокойством, и решила больше никогда не обращать внимание на лис.

Но все стихло, и Саша решил, в конце концов, что он ошибался.

Однако долго сидеть в таком положении было опасно. Можно было позабыть об всех делах, кроме как попусту беспокоить лошадь. А то, чего доброго, можно было и сойти с ума, замкнувшись здесь друг на друга до тех пор, пока неожиданный дождь не приведет тебя в чувство или вдруг не возникнет какого-то случайного желания, действительно опасного или для лошади или для себя самого.

Любые желанья были опасны с тех пор, как Черневог сосредоточил на нем все свое внимание. Поэтому, чтобы быть недосягаемым для него, он должен был вести себя как можно тише, погрузившись всеми мыслями в себя и в Хозяюшку, пока есть хоть малейшая угроза его жизни. Он старался как можно глубже укрыться в этом, раз уж на то пошло, эгоизме, до тех пор, пока его отсутствие не перерастет в совершеннейшую угрозу для его врагов…

Все это, разумеется, освобождало лишь его, но никак не Петра.

Он встал на колено и попробовал выпрямить затекшую ногу, чтобы растереть ее: он опасался любых ненужных сейчас желаний.

Он заставлял себя думать лишь о самом несущественном и делать лишь самые обыденные вещи. Учись у лошади, говорил он себе. Встань, разбери поклажу, найди какую-нибудь еду. Опасность была, но она была не здесь, и поэтому чем дольше он будет делать и желать самые простые вещи, какие, к примеру, могла бы желать Хозяюшка, они будут недоступны для желаний Черневога. Желания Черневога, сколь бы волшебной силой они не обладали, будут сворачивать в сторону от них. Так, или почти так, можно было в общих чертах описать их опасность, если следовать книге Ууламетса: в естественном мире природа всегда может предоставить вполне разумную лазейку, в которой можно скрыться.

Итак, пришлось думать лишь о самых простых вещах, так понятных даже лошади: об ужине. В конце концов, это было честно, а Хозяюшка очень одобряла любые честные предложения.

Ведь никому же не запрещено пожелать в качестве компенсации за время, проведенное в неподходящей компании, скажем, половину вот этой чудесной колбаски. Саша отломил половинку и очень пожалел о том, что у него нет водки. Сейчас она была как раз в том самом месте, о котором он не хотел и думать, но колбаса была здесь, и это должно было быть просто прекрасно.

Неожиданно появившийся прямо в воздухе ряд острых зубов выхватил половинку прямо из его руки, а потом они исчезли, вместе с колбаской.

— Какой молодец наш Малыш. — Теперь Саше ничего не оставалось, как ему предложить и вторую половину.

Она исчезла неизвестно куда, как и первая.

Теперь на него уставились кроткие золотистые, чуть вытянутые вверх, глаза. Они отчетливо выделялись на фоне зеленоватой лесной тени.

— Молодец, Малыш. Ты даже не знаешь, какой ты замечательный. Может быть, ты хочешь водки? Я думаю, что было бы только справедливо, если бы мы вернули ее назад. Ведь это, в конце концов, мой кувшин, созданный моими заклинаниями, и я думаю, что имею на него право? Как ты считаешь?

Малыш подошел, переваливаясь на задних лапах и, вцепившись в Сашин кафтан, устроился у него на коленях.

— Но мы не можем прямо сейчас отправиться за ним, — объяснил ему Саша, поглаживая пушистый шар. — Нам нужна помощь, и поэтому мне кажется будет лучше, если мы заберем Хозяюшку и отправимся искать лодку. И посмотрим, что нам удастся там разузнать, как тебе нравится это?

Черневог был явно недоволен: Петр не имел на этот счет никаких сомнений. Все то время, пока они ехали вдвоем, Черневог не переставал посылать в его сторону свои желанья, так что Петр начал ощущать путаницу в собственных мыслях. Вначале пути его раздражение и затаенная против Черневога злоба полностью захватили его внимание, но Черневог тем не менее нашел обходные пути: сомнения обманным путем проникли в его сознание.

— Если мы не отыщем его, то он может и не увидеть завтрашний рассвет, — вкрадчиво говорил он, сидя сзади Петра. И еще через некоторое время: — Ты не можешь понимать происходящее, черт тебя побери. Ведь ты даже не представляешь, в какую он попал беду. — И, наконец, подошел к главной своей цели: — Петр Ильич, ведь ты знаешь, как он рассуждает, как думает. Ты знаешь его вероятные поступки. Ведь если ты не найдешь его, то смерть — это не самое худшее, что может случиться с ним. Разве тебя не беспокоит это? Разве в том, что произойдет с ним, не будет твоей вины? Сейчас он просто не понимает, с чем имеет дело. Нельзя же быть таким жестоким дураком!

— Но я ничего не знаю, — сказал он Черневогу. — Это такой громадный лес, как мне знать, в какую сторону он направился? Ведь это ты колдун, а не я.

— Он своими желаниями мешает мне, будь ты проклят!

— Тогда как же я могу сопротивляться этому?

— А может быть, он специально запутывает и тебя? Может он посылать тебе желанья, искажая направление?

На что Петр ответил:

— Когда я в твоей компании, это вполне возможно.

Однако Черневог тут же выразил свое сомнение:

— Нет, он не станет делать ничего подобного. Он очень смышленый малый. Не надо большой хитрости, сделать такой трюк один раз, но на все есть своя цена. Я знаю, как он делает это. Хочешь узнать? Неужели ты не хочешь узнать, как он сумел бросить тебя здесь и не позволил мне подслушать его собственные мысли?

Конечно, можно было до полного отчаяния сопротивляться и не проявлять к этому никакого интереса. Можно было всерьез подумать о том, чтобы свернуть Черневогу шею. Но все это было возможно только в том случае, если человек вообще мог думать. Однако было просто невозможно думать о чем бы то ни было, когда каждая твоя мысль тут же уносилась прочь, едва успевая оформиться. Можно было злиться на Черневога за его болтовню, но все это приводило бы всегда к одному и тому же. И вот когда наполовину лишившись рассудка, истощенный и разуверившийся во всем, вновь обретаешь себя, но все еще находишься в его руках, то лучший выход из такого положения — это обратить все свое внимание на деревья, или разглядывать кору, или делать еще нечто подобное, заполняя память картинами возможного спасенья.

Но и это тоже было бесполезно: колдуны всегда найдут свой путь к его памяти и добьются того, чего хотят. Обычный человек не может рассчитывать на чью-то помощь и поэтому вынужден спасаться сам, думая о посторонних вещах: о Воджводе, о голоде, о тех случаях из своей жизни, которые никак не могут быть предметом гордости… например о том, что пришлось сделать Петру, чтобы расплатиться с хозяином постоялого двора…