— Все, Евсеич! Под завязку.

— А термитные взяли? — поинтересовался прапорщик.

— Да.

— Тогда с Богом, — сказал Евсеич. — Ежели чего, приезжайте еще.

В штабе Н-ского военного округа заседал командный состав: горели генеральские звезды на погонах, алели лампасы на галифе и скрипели сапоги. Телефонный звонок прервал совещание. Генерал Мрачев взял трубку, выслушал донесение, потом крякнул от досады:

— Так, господа хорошие, ситуация выходит из-под контроля.

— А что такое? — забасил генерал Артиллерии, похожий свирепым выражением физиономии на пса.

— Т-34 пополнил боезапас на складе полигона, — ответил Мрачев.

— Как это? — удивились генералы. — Они, деды, там чего, совсем… того?..

— Бардак! Не армия — дом терпимости. Все терпим, терпим! — стукнул кулаком по столу Артиллерист.

— Какие будут предложения? — спросил Мрачев.

— А что Москва? — поинтересовался Ракетчик вида интеллигентного, в интеллектуальных очках.

— На наше усмотрение. Но без скандала.

— Мудрецы в стольном граде, — покачал головой генерал ВДВ приземистый, с покатыми плечами борца. — Танк не бабочка — его сачком не прихлопнешь.

— Верное замечание, — с умственным превосходством ухмыльнулся Ракетчик. — Мне про этот танк уже мифы рассказывают: и плавает, и летает, и всех пугает… Даю ракетный комплекс — и никаких проблем.

— Боюсь, проблемы будут, — сказал Мрачев. — У него уникальная защитная система…

— Уникальная? — удивился генерал ВДВ. — А зачем тогда резать?

— Этот вопрос не ко мне, — сказал генерал Мрачев.

— Бардак! Ну? — снова брякнул Артиллерист.

— А армию опять в рабоче-крестьянскую позу… — резюмировал генерал Связист, похожий на учителя математики.

Генерал Мрачев прихлопнул ладонью по столу:

— Приказ должен быть выполнен!..

— …если он даже мудацкий? — удивился генерал ВДВ.

— Тем более! — гаркнул высокопоставленный чин. — Жду предложений, генеральская рать!

— Блядь! — в глубокой задумчивости проговорил Артиллерист и заскрябал лысину. — В смысле, бардак!

Я человек не злопамятный. И даже добродушный, особенно тогда, когда выпью столько, сколько требует моя душа. Я люблю людей всей своей израненной душой. Для меня русские, французы, англичане, венгры, литовцы, греки, болгары, латыши, украинцы, туркмены, поляки, грузины, казахи, армяне, румыны, югославы, азербайджанцы, японцы, узбеки, немцы, таджики, чехи, албанцы, датчане, исландцы, белорусы, евреи, итальянцы, молдаване, киргизы, ирландцы, эстонцы, башкиры, якуты, вьетнамцы, индусы, чуваши, буряты, иранцы, иракцы, афганцы, шведы, дагестанцы, удмурты, чеченцы, ингуши, швейцарцы, кабардинцы, балкары, калмыки, португальцы, норвежцы, мари, мордва, татары, финны, голландцы, северо-осетины, китайцы, ливанцы, филиппинцы, киприоты, жители Багамских островов, алжирцы, сирийцы, коми, тувинцы, американцы, канадцы, турки, либерийцы, марокканцы, суданцы, тунисцы, гаитяне, доминиканцы, кубинцы, мексиканцы, никарагуанцы, панамцы, австрийцы, австралийцы, чилийцы, аргентинцы, боливийцы, бразильцы, жители Виргинских островов, колумбийцы, перуанцы, суринамцы, уругвайцы, пуэрториканцы, сенегальцы, южноафриканцы, монголы, ангольцы, бенинцы, ботсванцы, бурундийцы, габонцы, замбийцы, кенийцы, жители Микронезии, люксембуржцы, андоррцы, лихтенштейнцы, иорданцы, фиджийцы и многие-многие-многие народы и народности, населяющие номенклатурное космическое тело, — все они для меня буквально на одно лицо; проще говоря, мне плевать, какой человек и откуда, пусть он даже будет бледно-серо-буро-малиновый в клетку, или крапинку, или полоску, главное чтобы он был хорошим. А это, на мой взгляд, самая трудная работа у нас на планете — быть человеком.

И поэтому прощаю человеческие слабости. Даже бывших школьных друзей. Мокрый от переживаний, еще более, повторюсь, щетинистый, взволнованный, он прорвался сквозь кольцо восторженных почитателей моего таланта. (Дамы, между прочим, хватали за ляжки и за кое-что другое, круглое. Я защищался как мог.)

Наконец мы обнялись, бывшие школьные приятели, сидевшие в славные жирноватые питейные времена за одной партой. Кажется, что чуть ли не с рождения мы были вместе, как вместе были наши легендарные прадеды. Правда, его легендарный прадед был легендарнее моего. Тут ничего не попишешь. Каждый создавал «свою» легенду, и кому-то везло в этом бесхитростном деле больше, а кому-то меньше. В шестнадцать командовать полком? Крепко-крепко. Расстреливать угрюмых крестьян без суда и следствия? Крепко-крепко. Рубить клинком замороченные головы тех, кто вовремя не поспешил сделать выбор в пользу же себя? Крепко-крепко.

А теперь возникает закономерный вопрос: может ли шестнадцатилетний рубщик собственного народца сохранить нормальную психику? Ой, болтают, что этот, впереди скачущий, был малость того — колотый на голову.

То ли по гнилой природе своей, то ли по обозначенным кровавым событиям. Или обманули мальца?

— Да здравствует мировая революция! — сказал дедушка Ленин и вручил бессознательному юному отряду стальные клинки. Вернее, добрый, крепко колотый на голову, тайком пьющий шампанское «Аи», разлагающийся сифилисом палач сказал:

— Да здг'авствует кг'овавая миг'овая г'еволюция!

И пустил под клинический нож великую страну, решив чужой кровью обессмертить свою товарно-продажную душонку. И теперь мы все заложники безумных, неистовых идей, заложники невинной крови, заложники разрушительного разложения.

Безумие, кровь, разложение передалось нам по прямому наследству. От легендарных дедов и прадедов. Их можно было бы простить, если бы нам всем, наследникам, не было так худо. Вирус безумия разрушил окончательно когда-то великую державу: ее деление происходит уже на уровне клеток. Если человека считать клеткой. Зараженное бациллой ненависти, злобы, бешенства пространство, больное и отвратительное, становится просто опасным для мирового сообщества.

В добрые времена сумасшедших прятали в дома печали; теперь там находятся практически здоровые, а безумцы ходят мимо стен дурдомов и делают вид, что они работают, говорят между собой, выпускают газеты, читают их, смотрят телевизоры, спорят на сложные политические проблемы, воспитывают детей, сношаются, едят пищу, негодуют, страдают, смеются, назначают свидания, митингуют, дарят женщинам цветы, жрут пирожные «корсар», защищают диссертации, едут на море, лечат геморрой, умирают и так далее, и так далее.

Какой обман, господа! Не пора ли нам всем, опасно вооруженным, с генетически нарушенным кодом, дружной гурьбой отправиться в уютный, домашний Сумасшедший Дом, который построят нам народы мира? Чтобы мы в нем нашли успокоение и клеили нужные картонные коробочки для парфюмерно-косметических нужд. Ан нет, не желаем, продолжая бесславный, бессмысленный, бесконечный путь своих дедов и прадедов. Одна надежда на детей наших детей. Или детей, детей, детей наших детей?