— Какого желания, молодой господин?

— Желания любить! Ты, должно быть, любил кого-нибудь, раз остался неженатым.

— А что такое любовь, молодой господин?

— Как что такое?! Мужчины любят… женщин.

— Как это любят, сахиб? Я знаю — все люди женятся. А любят, наверное, только большие люди. Мне никогда не приходилось думать об этом, молодой господин. Где уж мне жениться, сахиб!

Что я мог ответить на это?

— Жалеешь ли ты о чем-нибудь, Калу Бханги? — спрашивал я.

— А о чем мне жалеть, молодой господин?

Потерпев поражение, я уходил и надолго оставлял мысль написать о Калу Бханги.

Восемь лет назад Калу Бханги умер. Ни разу в жизни не пожаловавшись на недуг, он вдруг заболел, да так тяжело, что не смог больше подняться. Его положили в больницу. Лежал он в отдельной палате. Аптекарь, стараясь держаться подальше, вливал ему в рот лекарства, а рассыльный приносил ему еду. Калу Бханги сам мыл свою посуду, сам стелил себе постель, сам мыл свое судно. А когда умер, телом его распорядились полицейские — ведь у него не было родственников.

Калу Бханги прожил бок о бок с нами больше двадцати лет, но так и остался совершенно чужим. Его последнее жалованье было конфисковано властями, потому что у него не было наследников. День, когда умер Калу Бханги, ничем не отличался от остальных дней: как обычно, открылись двери больницы, доктор-сахиб выписывал рецепты, аптекарь-сахиб приготовлял по ним лекарства, больные забирали лекарства и уходили домой. А вечером больницу, как всегда, закрыли. Все разошлись по домам, поужинали, послушали радио, легли в постель, накрылись одеялами и заснули. На следующее утро стало известно, что полицейские, сжалившись над покойным, отнесли тело Калу Бханги к месту его последнего пристанища.

После смерти Калу Бханги корова доктора-сахиба и коза аптекаря-сахиба целых два дня не ели и не пили. Жалобно кричали они, стоя возле окна опустевшей палаты. Но ведь это были всего-навсего животные!

— Ты опять явился и встал передо мной со старой метлой в руках! Что тебе нужно?

Калу Бханги неотступно маячит у меня перед глазами.

— Чего же ты хочешь? Ведь я рассказал все, что знал о тебе? Зачем же ты продолжаешь мучить меня? Ради бога, уходи! Может быть, я упустил, забыл что-нибудь? Но нет! Я помню все. Зовут тебя Калу Бханги, ты мусорщик, никогда не покидал этих мест, не был женат, никогда не знал, что такое любовь, в жизни твоей не случалось ничего интересного, тебе были неведомы улыбка любимой женщины, любовь к родному ребенку, прелесть стихов Галиба[31]. Ничего этого не было в твоей жизни. Ну что еще я могу написать о тебе?

Ты зарабатывал восемь рупий. Четыре рупии ты тратил на муку, рупию — на соль, рупию — на табак, восемь ана — на чай, четыре ана — на патоку, четыре ана — на пряности; это будет семь рупий. Последнюю рупию ты отдавал лавочнику. А всего — восемь рупий. Ну разве можно написать рассказ об этих восьми рупиях? В нынешнее время нет рассказа и о двадцати пяти, о пятидесяти и даже о ста рупиях. А уж о восьми рупиях и говорить не приходится.

Возьмем, к примеру, хотя бы Хильджи — больничного аптекаря. Хильджи получает тридцать две рупии. Родители его, зажиточные люди, сумели дать ему среднее образование. Потом Хильджи выдержал экзамен и выучился на аптекаря. Он молод, лицо у него свежее, цветущее. Молодость и свежесть кое-чего требуют: он носит длинные белые брюки, крахмалит рубахи, мажет волосы душистыми маслами и расчесывает их гребнем. Ему предоставили при больнице небольшую квартиру. Если доктор зазевается, Хильджи кладет себе в карман деньги за лекарства и тайком ухаживает за хорошенькими женщинами, попадающими в больницу. Ты помнишь, Калу Бханги, о том, что произошло у Хильджи с Нуран?

Нуран приехала сюда из Бхита. Легкомысленная и беззаботная шестнадцатилетняя девушка, словно сошедшая с яркой, красочной афиши. В нее были влюблены двое парней из ее деревни. Когда она видела сына намбардара, сердце ее принадлежало ему, а когда встречался ей сын патвари, сердце ее склонялось в его сторону. И Нуран никак не могла принять окончательное решение.

Многие люди думают, что любовь — это нечто простое и ясное, но в действительности любовь бывает очень сложной и совсем не ясной. Порой любишь одного, а потом другого, случается, что любовь вовсе не приходит, а иной раз она оказывается непрочной — вспыхнет на миг и погаснет. Потому-то Нуран не могла сделать окончательного выбора.

Одна половина ее сердца принадлежала сыну намбардара, другая — сыну патвари. Губы ее жаждали слиться в поцелуе с губами сына намбардара, но стоило ее глазам встретиться с глазами сына патвари, как сердце ее начинало вдруг отчаянно колотиться: словно кругом расстилается океан, бушуют волны, а она сидит одиноко в ладье с хрупким веслом в руках, и рядом никого нет. Вот ладья качнулась. Весло выпадает из ее ослабевших рук, у нее захватывает дыхание, меркнет свет в глазах, волосы рассыпаются по плечам. А волны бушуют вокруг… Потом вдруг наступает безмолвие. Чьи-то руки крепко сжимают ее в объятиях — невозможно вздохнуть. Именно это ощущала Нуран, когда видела сына патвари. И она никак не могла решить, что же ей делать. Сын намбардара — сын патвари, сын патвари — сын намбардара… Обоим она дала обещание выйти замуж, обоих любила без памяти.

Дело кончилось тем, что парни перессорились и жестоко подрались между собой. Немало пролилось крови, пока они не опомнились и не рассердились на себя за свою глупость. Сначала к Нуран явился сын намбардара и ножом ранил ее в плечо. Следом за ним прибежал сын патвари и поранил ей ноги. Но Нуран осталась жива, потому что ее вовремя положили в больницу, вовремя оказали помощь.

Красота, словно возбуждающая инъекция, действует на человеческие сердца.

Хильджи вовсю ухаживал за Нуран. До этого он точно так же ухаживал за Бегман, после Бегман — за Решиман, после Решиман — за Джанки. Но Хильджи не везло: все эти женщины были замужем. У Решиман был даже ребенок. Кроме того, к ним часто наведывались родители, а у мужа Решиман были такие злые глаза, что когда он смотрел на Хильджи, то, казалось, они насквозь буравили молодого аптекаря.

Что мог поделать Хильджи! Он лишь ухаживал: сначала за Бегман, потом за Решиман и, наконец, за Джанки. Каждый день он угощал конфетами брата Бегман, день-деньской таскал на руках маленького сына Решиман, а для Джанки