В этот момент раздался звонок в дверь.

— Это, наверное, Марта, — сказал Марк. — Я открою.

Я страшно обрадовалась приходу Марты. Сейчас всё должно было выясниться. Марк открыл дверь, Марта зашла в дом, как-то искоса взглянула на меня и спросила у него тихим голосом:

— Как она?

— Опять за свое. — Марк покачал головой.

У меня по спине побежали мурашки. Я ничего не понимала, это был какой-то заговор. Я быстро взяла свою сумку и прошла мимо них к двери.

— Ты куда, моя волшебница? — спросил Марк, и его тон мне совершенно не понравился.

— Я поеду к Аптекарю, — твердо сказала я.

— Ну вот, начинается. Любимая тема, — вздохнул Марк. — Поговори хоть ты с ней, пожалуйста, я уже не могу. Не знаю, что с ней делать. Так не хочется опять доводить всё до лечебницы.

Он развернулся и ушел на кухню, а Марта взяла меня за руку, как маленького ребенка, и повела на диван в гостиную.

— Агата, дорогая, я очень тебя прошу, — сказала она. — Мы же договаривались, что ты станешь пить лекарства. Мы тебя очень любим и понимаем, что тебе сложно, но в этот раз всё зашло совсем далеко. Бить стекла, тащить в дом дохлых птиц. Куда это годится? Ты помнишь, что устроила погром на старой квартире у Марка? А что ты сделала с картиной? Я с таким трудом достала для тебя этот заказ, чтобы ты могла хоть немного работать! Ты ведь прекрасный профессионал. А что теперь будет, я даже не знаю. Прошу тебя, прими таблетки.

Я не хотела ее слушать. Она говорила какие-то страшные вещи. Я не понимала ни слова.

— Я поеду к Аптекарю, — сказала я. — Мне нужно к нему.

— Выпей таблетки, и всё будет хорошо, и у тебя в голове не будет никаких Аптекарей.

— Он мне поможет! — крикнула я. — Только он меня понимает. Он всё может объяснить, всегда. Он мне поможет!

— Ты и сама можешь себе помочь. — Марта опять взяла меня за руку. — И себе и нам. Просто начни принимать таблетки.

Я вспомнила. Я ненавидела таблетки. Когда меня заставляли их принимать, мир становился пустым и серым, они отключали во мне любые эмоции — я не могла радоваться, удивляться, грустить. Я не могла бояться! Они перекрывали мне воздух, они лишали меня возможности сочинять истории, летать и путешествовать, они лишали меня свободы и выбора.

— Мне и так хорошо, — сказала я. — Я прекрасно чувствую себя без таблеток. У меня счастливая полноценная жизнь.

— Тогда сделай это ради нас. Ради меня, ради Марка. Только подумай, каково ему. Тебе так повезло с ним, он заботится о тебе, он делает всё, чтобы ты по-прежнему могла жить в своем доме, быть счастливой. Он так сильно тебя любит и всё терпит. Но ведь любое терпение когда-то заканчивается. Пожалуйста, подумай о нем. Ты должна постараться. Прими лекарства, Агата, милая. Ну, что в этом сложного?

Тут прямо передо мной появился стакан воды и ладонь Марка, на которой лежали несколько разноцветных пилюль.

— И мы же договорились, что ты не будешь бояться, — сказал он. — Бояться нечего и пугать себя незачем. Я всегда рядом. Ты же знаешь.

Я хотела только одного — чтобы они замолчали. Я отодвинула руку с таблетками, встала с дивана, взяла со стола блокнот Марка и пошла в мастерскую. Там я плотно прикрыла за собой дверь, забралась с ногами на старое кресло, открыла блокнот и отправилась в путешествие. По городам и улицам, которых не было ни на одной карте, в которых я никогда не была, но прекрасно их знала. Это были самые красивые города на свете. Со старинными узкими улочками, заросшими платанами, с вечерним светом фонарей и теплым летним ветром. Я бежала по брусчатке, останавливалась и заглядывала в окна. За каждым окном жили люди, такие разные, такие интересные. Со своими историями и своими страхами, о которых могла узнать только я. Я поднимала голову, и из окон на меня сыпались буквы. Разлетались, снова соединялись, цеплялись друга за друга, сплетались в новые фразы, рассказывали мне чьи-то тайны, мечты и надежды, я даже могла прочитать, какие из них сбудутся, а какие так и останутся надеждами и мечтами. Я ловила буквы в ладони, смотрела, как они сыпались у меня сквозь пальцы, похожие на сверкающий золотой песок, я бросала их вверх, как осенние листья, и читала, читала новые истории. С жадностью, с жаждой, боясь потерять любую маленькую подробность, крошечную деталь. В них была моя свобода и мое сказочное богатство, мое убежище и спасение от мира с этой стороны.

Я знала, что они будут настаивать, открывать мою дверь, разговаривать со мной, упрашивать, объяснять, умолять и угрожать, пока я, наконец, не сдамся и не выпью их пустые и злые лекарства. И тогда мои города потихоньку затянет туманом, пока они совсем не исчезнут. Улицы зальет бесконечным дождем, а платаны растеряют листья. А я буду стоять совсем одна на холодном ветру под чьими-то окнами и ловить последние буквы по капле. Пока они совсем не иссякнут, и на прощание на мои ладони не упадут только — «эль»… «эм»… «эн»… А потом будет «т». И точка.

Мой дом стоит далеко от людей. Я Аптекарь. Не надо называть меня фармацевтом. Фармацевты готовят лекарства — я давал людям спасение. Ко мне шли, когда другого спасения уже не было. В меня верили, потому что ничего больше не оставалось. И я оправдывал ожидания, я давал людям чудодейственные средства, я заставлял их недоумевать, но восхищаться, решая неразрешимые задачи, оставляя боль и неприятности в прошлом. Объединяя несовместимые элементы, используя разные силы, а иногда полагаясь на чудо, я создавал мои идеальные средства. Мои чудеса были настолько невероятны, что в них часто и не верили, как не верили в меня самого. Но даже тем, кто в меня не верил, приходилось меня придумывать. Потому что я был единственным средством спасения. И не было никакой разницы, где стоял мой дом, на заброшенной окраине реального города или в чьем-то воображении, — раз только такой ценой я мог спасти человека от его страха и хаоса. Я обязан был существовать, когда другого спасения уже не было.

Моя жизнь проходила в моей лаборатории. Я жил моей работой, уходил в нее от внешнего мира, потому что только это было средством от моей собственной боли.

Я любил ее больше жизни, хотя когда-то не мог бы себе такого даже представить. Когда-то я взял ее на руки крошечным ярким комочком и отдал ей свое сердце. Дети не спасают от одиночества, дети усугубляют его. Но я никогда не боялся одиночества, потому что научился его понимать — нежную, хрупкую субстанцию, в которой мне было комфортно. Но я боялся, что моему одиночеству будет мало меня одного, и оно посмеет тронуть ее — моего ангела, мою девочку. Я защищал ее что было сил, закрывая всей своей любовью. Я старался сделать ее сильной, но в этом оказалась ее слабость. Она ушла из моего дома к людям, хотя там ей делали больно. Но она предпочла тот мир. Я всё время ждал ее. Я ждал ее, любил ее, скучал по ней и выпрашивал у судьбы хоть какого-то знака, но больше я ничего не мог поделать. Я, который мог подчинить себе любые силы, и сам оказался бессилен…