Маршрут полёта дирижабля «СССР-В6» 5–6 февраля 1938 года (схематично):

1 – условный маршрут через пункты, в которых прохождение дирижабля было достоверно зафиксировано; 2 – участок, пройденный в последний час перед катастрофой: маршрут неизвестен; 3 – место катастрофы; 4 – государственная граница СССР на момент полёта; 5 – граница СССР с Финляндией, установленная после Великой Отечественной войны

Это была половина пути. При таком ходе до Мурманска оставалось восемь-девять часов. Командир, всеми мыслями бывший уже там, на земле, вплотную озаботился предстоящей короткой стоянкой.

Ободзинский уже полтора часа находился на кильдинском аэродроме, но командир дирижабля, как видно из радиограммы, об этом не знал.

Один только заказанный провиант тянул почти на полтонны. Но взамен Гудованцев готовился оставить на земле всё не очень нужное и совсем ненужное имущество, в спешке попавшее на корабль. Составить список он поручил Дёмину и Почекину, поэтому спать им не пришлось, хотя в 12:00 оба сменились с вахты. Привлекли и Устиновича. Общими усилиям набрали на целую тонну. Потом монтировали люльку с лебёдкой, ещё и ещё раз мысленно прокручивали подъём папанинцев в гондолу, рассматривали разные варианты.

Поднялись облака, видимость улучшилась до 20–30 километров. Внизу по бесконечной заснеженной равнине тянулась нитка Кировской железной дороги. Навстречу дирижаблю, дымя и разбрасывая искры, пробежал паровоз, а за ним с десяток вагонов.

К половине четвёртого «СССР-В6» вышел к побережью Белого моря, и в 15:35 наблюдатели с земли сообщили: дирижабль пролетел над Кемью[236]. Значит, оставили позади широту Архангельска, где побывали в 1935 году. Придал ли кто-то на борту значение тому факту, что так далеко на север они ещё не забирались?

Приближалось время очередной смены вахт. Пошёл снег, видимость упала. «Снова проходим фронт», – объяснял Градус.

В 16:00 Почекин собрался, как обычно, сменить Кулагина на штурвале направления. Однако в этот момент расписание вахт окончательно поломалось. Гудованцев приказал ему вместо Кулагина сменить на штурвале высоты Лянгузова, которого раньше менял Дёмин. Встав к штурвалу, Почекин глянул на высотомер: 320 метров.

Дёмина Гудованцев вообще не выпустил на вахту, оставив вместе с Устиновичем заканчивать список ненужных вещей, а место Кулагина у штурвала направления занял штурман Ритсланд.

В 16:50 Чернов отстучал очередную радиограмму:

Когда дирижабль проплывал над Сигом, солнце, тускло светившее слева по борту с кормы, опустилось за горизонт.

В 18:00 шум моторов пролетавшего дирижабля слышали на станции Чупа, в каких-нибудь 30 километрах от полярного круга. Арктика была близко, как никогда.

Вскоре после этого Почекин перешёл со штурвала высоты на направление, заменив Ритсланда, который отправился в пассажирскую каюту принимать у Воробьёва «Фэйрчайлд», а место у штурвала высоты занял Паньков.

Последняя вахта в рубке управления

Передние окна рубки управления были плотно залеплены инеем и снегом. Почекин вёл корабль, глядя только на компас перед собой, слушаясь команд Мячкова.

В 18:43 дирижабль наблюдали с земли в районе станции Княжая, в 38 километрах к югу от Кандалакши[238].

Всё поведение штурмана в эти минуты казалось Почекину весьма необычным. Мячков, всегда учивший коллег «не уклоняться», держать курс, сейчас поминутно открывал заледеневшие окна рубки то слева, то справа, чтобы визированием определить угол сноса ветром, и менял курс на 20, а то и на 30 градусов то в одну, то в другую сторону. Раньше Почекин никогда не замечал такого. Что-то было не так. Однако Гудованцев, стоявший здесь же, как будто не возражал.

Когда Мячков в очередной раз сдвинул целлулоидную створку окна, Почекин, на секунду оторвавшись от компаса, увидел внизу мелькающие серые пятна, размытые снегопадом. Земля. И так близко! Он сказал об этом Гудованцеву, и тот скомандовал Панькову подняться на 100 метров.

Вскоре в открытое окно Мячков заметил освещённое пятно – какой-то населённый пункт – и велел Почекину свернуть ту сторону. Промерив угол сноса на двух направлениях, штурман дал команду вернуться на прежний курс 320°. И снова в глаза Почекину бросилась близкая земля: кажется, внизу можно было разглядеть отдельные деревья. Неужели никто, кроме него, не смотрел туда? Но ведь есть же штурвальный высоты, и это не какой-нибудь учлёт, а Иван Паньков. И всё же надо сказать командиру. По команде Гудованцева Паньков снова поднял корабль метров на 100.