слепо мыкались приветствия

всех на свете фонарей,

   и бросались в окна бабочки

   в распоследнем мятеже,

   расшибаясь, погибаючи

   и – не будучи уже.

Евгений Клюев. «Ночь была как зона бедствия…» [1002].

Есть у него и очевидная фольклорная стилизация, например:

Ан, клубок-то всё катится, по глупости, —

он по сумеркам катится, по старости,

собираючи последние новости

и нанизывая новости на ниточку —

на кончик на самый.

Ветром несомый.

Евгений Клюев. «Клубок» [1003].

Но гораздо чаще деепричастия на -учи/-ючи у Клюева имеют стилистически книжные глагольные основы:

Почтальон снимает уши – ухо за ухом – с забора

и негромко отвечает, обращаючись к дождю:

«Слишком многие мечтают выпить кофе с почтальоном…

Я подумаю сначала, а потом уже скажу».

Евгений Клюев. «Баллада о почтовой сумке» [1004].

На весёлых заоблачных саночках —

не касаючись нижних миров,

ничего вообще не касаючись,

позабывши отеческий кров,

полетим в направлении полюса:

в пустоту, в никуда, в молоко —

мы потом-то, должно быть, опомнимся,

да уж будем совсем далеко!

Евгений Клюев. «Ну, поехали с Богом, поехали…» [1005] ;

По лесам и по весям неведомым

среди разных диковинных трав,

размышляючи, кем пообедаем,

путешествует Пожираф.

<…>

Пожирафа – как все силы вражии —

не объехать и не обогнуть:

так что быть бы тебе при оружии

при каком, отправляючись в путь.

Евгений Клюев. «Пожираф» / «Бестиарий» [1006] ;

Ах ты птаха из праха и пуха,

вечный странник, – куда же теперь?

Тут повсюду живет Черепуха —

поразительной зверскости зверь:

вся в квадратах, заплатах и латах,

источаючи яда струю,

она ловит таких вот… крылатых

и приносит в пещеру свою.

Евгений Клюев. «Черепуха» / «Бестиарий» [1007] ;

Помню, планы у нас были великие,

да следы свои мы путали заячьи…

Сосчитай-ка теперь свои реликвии —

исчезаючи, дружок, исчезаючи.

Евгений Клюев. «В век неправильного поступания…» [1008].

Подобный стилистический контраст наблюдается и у других поэтов:

Сублимируючи похоть,

Редуцируючи страх,

Я приветствую эпоху

В резвоскачущих стихах,

В буйстве позапрошловечном

Звуков сладких и молитв,

Кои умиляют нынче

Лишь сотрудников ИМЛИ!

Тимур Кибиров. «Незнайка в Солнечном Городе» [1009] ;

Сублимируючи столько

охренеть недолго!

Шаг один от платонизма

к пансексуализму!

Вот ведь не было печали —

черти накачали!

Вот ведь не было проблемы —

бес в ребро и семя в темя

ударяют скопом!

Божий мир сплошным секс-шопом

кажется в отчаяньи!

Тимур Кибиров. «Образы Италии» [1010].

Александр Суриков создает текст с явно искусственными деепричастиями на фоне многих других искусственных слов и форм:

крутее колышется снежного солнце разбилося осень

трубою криватою стáрик махае ногами в возду́хе

забрезжил рассвет как козёл рогати́ной

<…>

Блески не выдержав малют загорбился

всею ручонкою сделавши отмашь

сказаючи жалобно и заплакуючи как жеребоцок

взрыдаючи лезет под нож

глазами глубыми в выцветший облик

как у бизоньего у таракана при зажигании

высунул усьями тонкими плави пода лучами

<…> да залегаючи я отвлекся от житейского хохота

с трезвой главою мы будемо бдумачи

незачем ставить ногý на паркету

где таракан отдыхал запьяненный

агоней так сказать в смертном одре

нога это нож заблестелого лезвия

ненадо отсекать новую жизнь ухо ямиже впиваючи

в тело шелестом листьев слыхать сердцебитие

и разрыдание аз очи опухли

Александр Суриков. «крутее колышется снежного солнце разбилося осень…» [1011].

Встречаются в современной поэзии и деепричастия в церковнославянской огласовке – с суффиксом -ящи:

Возьму топор, надену валенки.

Все помышленья отсеку,

И стану я совсем как маленький,

Глядящи в огненну реку.

Владимир Карпец. «Гори во мне, моя змея…» [1012].

Так утром, с бодуна, сядешь, наг, на кровати,

лоб в ладони, начнешь ужасатися и тосковати

<…>

И потом весь день твой удел вздыхать все чаще,

век ползать по углам, хлада не находящи

Анджей Иконников-Галицкий. «Так утром, с бодуна…» [1013].

Омонимия деепричастий с другими частями речи

Омонимия деепричастий с другими частями речи, особенно с именем существительным, – довольно частое явление в русском языке:

Силлабо-тонической сад,

где расцветают пеоны,

где бутоны пиррихия

распускаются в дебрях спондея,

как деепричастный цветок орхидея

Михаил Яснов. «Силлабо-тонической сад…» [1014] ;

Чтоб жажду утолить, придется оторвать

От берега и тело, и довесок

С деепричастным именем «душа».

Чтоб над ручьем не мучиться от жажды,

Я, задохнувшись, сдохну под ручьем.

Полина Барскова. «От жажды умираю над ручьем…» [1015] ;

Будет смешон невменяемый и неспокойный,

поэтому не волнуйся, мой собеседник,

душа, психея и не понимая,

отец, мать, сестра, свидетель, я.

Дмитрий Соколов. «Не свадьба, а женитьба» [1016] ;

Отливал синевой и молился поленьям смолистым

колченогий топор во дворе анархиста. И чистым,

свежевымытым телом, просторной, холщовой рубахой

покорялась деревня. И шея белела над плахой.

И входили войска: грохоча, веселясь, портупея.

В это страшное время в любви признавался тебе я.

Александр Кабанов. «Исторический романс» [1017] ;

То ли остров не тот, то ли впрямь, залив

синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:

от куска земли горизонт волна

не забудет, видать, набегая на.

Иосиф Бродский. «Итака» [1018].

В последнем примере слово залив и грамматически и лексически двусмысленно: до переноса оно является существительным, а после переноса – деепричастием из вульгарного фразеологизма залить глаза – ‘опьянеть’. Стиховой перенос иконически воспроизводит образ мозг сбивается, считая волны, который содержится в предшествующей части стихотворения.

В позиции, совпадающей с позицией деепричастия, находятся словоформы бакалея и мавзолея у Иосифа Бродского. Неизвестно, была ли предусмотрена автором такая грамматическая двусмысленность: