Что несет этот отморозок?

— …нет никакого Бюро, никаких договоренностей, никаких условных знаков, нет ждущего в засаде спецназа. Ты здесь один, снайпер, мне следовало сразу догадаться, потому что мы, снайперы, — сами по себе, действуем далеко впереди позиции, творим черные дела в полном одиночестве, а когда приползаем назад, все вокруг притворяются, будто нас не видят, ведь мы — это смерть, а они чистенькие, совершенно другая порода, они убивают врага в честном бою, если только у Джонни Мухаммедов нет своих снайперов, но когда это так, все вдруг сразу проникаются к нам любовью. Сейчас ты один, и это означает, что при текущем положении дел ты ничуть не лучше меня. Ты не благородный рыцарь, сражающийся за высокую цель, вроде тех проклятых любителей ковров, ты самый обыкновенный наемник, твою мать. Ты работаешь за деньги и скоро умрешь, и небо не обрушится, и земля не перестанет вращаться. Ты просто сдохнешь. Отлично, ребята, достаточно слов, мне надоело возиться с этим уродом. Свэггер, жаль, что ты окончишь свой путь, утонув в ведре, словно крыса с «Титаника», но такова жизнь.

И снова полотенце облепило лицо, и снова сильные, мускулистые руки стиснули связанное тело, удерживая спазмы утопающего, и снова Боб ощутил ужас проникновения воды внутрь, сначала первые слабые подтеки, нарастающий холод, длинные мокрые пальцы, продирающиеся в рот и нос, чтобы раскрыть их пошире и принести смерть.

Это ведро было голубым. То есть когда вода хлынула сквозь полотенце и охватила все лицо, Боб мысленно вернулся почти на пятьдесят лет назад, вспоминая открытый плавательный бассейн в Литл-Роке, где-то в начале пятидесятых, душный летний день, он вместе с тысячью других ребят плещется и резвится в необъятной голубой влаге, он пробует плыть самостоятельно, и каким-то образом его худые детские руки позволяют ему преодолеть несколько метров, целую секунду он действительно лежит на воде, продвигаясь вперед в такт ритмичным сокращениям мышц, но вот у него заканчиваются силы, он встает на дно и только тут вдруг понимает, что заплыл слишком далеко и теперь вода покрывает его с головой; именно так тонут дети. Маленький Боб, охваченный внезапной паникой, открыл рот, пытаясь крикнуть, но вместо этого в легкие и желудок ворвалась холодная хлорированная вода, нехватка кислорода вызвала вспышку страха, Боб забарахтался, уходя еще глубже, и на какое-то мгновение почувствовал, что умер, увидел вокруг голубую-преголубую вселенную, насыщенную поднимающимися вверх пузырьками, словно все происходило в стакане с газировкой, но внезапно чьи-то сильные руки подхватили его, над ним ракетой ослепительно взорвалось солнце, и в легкие хлынул воздух. Жадно стараясь отдышаться, Боб лежал в руках своего спасителя, которым, разумеется, был не кто иной, как его отец. «Ого, Бобби, ты едва не отправился к Дэви Джонсу.[73]Ты здорово напугал своего старика отца, и мама очень расстроилась бы, — бормотал отец, неся Боба в безопасное место. — Вот уж точно, она бы устроила мне сладкую жизнь».

Отец рассмеялся, и Боб отчетливо увидел его лицо, всего на одно мгновение, лицо человека доброго, храброго, великого, лучшего из живущих на земле, и у Боба вдруг мелькнула мысль: если он умрет, кто будет вспоминать его отца? Никто. Он последний из тех, кто знал Эрла Свэггера из Блу-Ай, штат Арканзас, сына шерифа Чарльза Свэггера. Отец Боба воевал в морской пехоте и получил «Медаль почета» за Иводзиму, затем вернулся домой и еще добрых десять лет прослужил в дорожной полиции штата Арканзас, пока не покинул этот мир из-за ничего не значащего пустяка. И Боб ощутил прилив сил: если вы меня убьете, если я умру в вашей воде, для мира это будет сущая мелочь, но память об Эрле Свэггере также умрет, а этого я допустить не могу.

Время шло.

Отец старел.

Это случилось через несколько лет после случая в бассейне. Папа уезжал из дома вечером. Он шел, даже не оборачиваясь — знал, что сын смотрит вслед, и поднял руку. Пока, малыш. До скорой встречи, сынок. Папа вернется, и мы поиграем, прогуляемся по лесу и все такое, обязательно.

Но отец больше не вернулся. Вместо этого поздно ночью явился полковник, затем Сэм Винсент, газетчики, соседи, а потом какие-то негры из соседнего города. Все молчали, и только мать всхлипывала; полковник присел рядом с Бобом и сообщил, что его отец погиб. В сравнении с той болью, с долгим и упорным путем через пустыню и джунгли, все это дерьмо с пыткой водой ничего не значило.

— Будь он проклят! — взвизгнул Энто, отдаваясь безумной ярости, когда мокрое полотенце оторвалось от лица Боба, казалось, часа через три. — Только посмотрите на этого гада! Он просто пялится на нас своими сумасшедшими глазами снайпера, становится только сильнее. Как думаете, ему это нравится? Или он отрастил себе жабры и может жить в воде? Деградировал обратно в рыбу. Грубая скотина!

И он дал себе волю, двинув Боба рукой с узелками мышц. Боб вместе со стулом с грохотом повалился на пол.

В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь учащенным дыханием четверых мучителей. Наконец Энто сказал:

— Приведите его в порядок. Сполосните водой. Дайте ему поесть. Пусть отольет и посрет уже. Надо будет попробовать что-нибудь другое. Проклятая тварь! Наверное, он ирландец, раз у него голова и сердце из стали.

Ник повадился долго спать по утрам, впервые в жизни. А почему бы и нет? Ему не надо никуда торопиться; он просто у себя дома, осажденный журналистами, ждет, когда всевозможные обвинения и расследования приведут к какому-нибудь определенному результату.

Однако в тот день Салли растолкала его в семь утра.

— Мм… Мммм… В чем дело?

— Дорогой, дорогой, просыпайся. Это серьезно.

Ник заморгал, протер глаза, чтобы они раскрылись и впустили дневной свет, и уселся на кровати.

— Что ты имеешь в виду? — пробормотал он, с трудом шевеля языком, прилипшим к пересохшему нёбу.

Салли стояла у окна в аккуратном синем костюме, сверкая стеклами очков в роговой оправе.

— Стервятники, — с отвращением произнесла она, указывая большим пальцем на писак, собравшихся на улице. — Их число увеличилось втрое. А может, вчетверо.

— Хлопни парочку на обратном пути, хорошо? — отозвался Ник.

— Мне только хочется сломать ногу этой маленькой сучке Джеми как-там-ее. Она здесь, бледная, бесцветная маленькая зомби. Это она пригвоздила меня в деле Мейсона, подкараулила на лестнице в зале суда. Я до сих пор с ней не расквиталась.

— Знаешь, — ответил Ник, — гораздо дешевле их убивать. Если ты кого-нибудь покалечишь, тебе придется содержать его до конца жизни. А если просто прикончишь, дружки погибшего потеряют к тебе интерес через пару недель.

— Ну ладно, дорогой, мне пора бежать. Совещание в половине одиннадцатого. Желаю тебе приятно провести день.