Свет погас. У Боба за спиной раздался стрекот старого маленького кинопроектора, тоже допотопного; яркий луч света выплеснулся на экран, затем сменился полупрозрачностью заправочного конца, который проезжал в щель между лампой и линзой, мелькая царапинами, пятнами и волосками. Таинственные звуки, знакомые каждому, кто учился в школе в период где-нибудь с 1945-го по 1985 год, — особое щелканье со скоростью двадцать четыре кадра в секунду, спрятанное в скрежете смазанных шестеренок, — наполнили темноту комнаты, заворожив горстку зрителей.

Свэггер увидел на экране черно-белое, зернистое, плохо освещенное, дергающееся мертвое изображение какого-то помещения, заполненного людьми в одежде давно минувшей эпохи под названием начало семидесятых. Он смотрел на лохматые прически, закрывающие уши, расклешенные джинсы, обилие вещей с армейских складов, никаких бейсболок. По двум очередям, выстроившимся к двум окошкам, за которыми сидели кассирши, Боб понял, что съемка сделана в банке камерой видеонаблюдения, подобной той, что обессмертила Патти Херст.[75]У окошка стоял высокий хиппи, без бороды, но с усами. Точно банк? Тогда это ограбление, тот самый знаменитый день в истории левого движения, 10 февраля 1971 года, когда Джек Стронг и Митци Рейли, по крайней мере как утверждали их недоброжелатели, провернули ограбление филиала Федерального банка в Ньякетте, тем самым покинув ряды радикальных преступников-дилетантов и навсегда превратившись в профессиональных убийц. Каким-то образом эту ленту похитили из полицейского хранилища, после чего, благодаря сложным политическим хитросплетениям радикального подполья тех дней, она попала к Оззи Харрису, известному своей честностью, своей неподкупностью, своей преданностью делу. Лучшего защитника Стронгов невозможно было представить.

Но когда началось действие и двое незнакомцев, появившись в зале, внезапно выхватили оружие и застыли в нерешительных позах, проникнутых влиянием кино, Боб понял, что это не Джек и Митци. Только не они. Конечно, это были радикальные хиппи, в одежде с армейских складов, в кепи, парень с отвислыми усами, девчонка с всклокоченными, словно наэлектризованными волосами, выбивающимися из-под кепи, оба в темных очках, но это определенно были не Джек и Митци, по телосложению, по цвету кожи, по резкости движений, по стиснувшему их страху, когда они заорали на бедную девушку за окошком, в то время как остальные посетители пятились назад, подчиняясь уже своему страху, а кинокамера безучастно наблюдала за этим со своей высоты.

Значит, вот почему Оззи Харрис на смертном одре решил передать эту пленку Джеку и Митци: кадры бесспорно доказывали, что не они преступники, совершившие то дерзкое ограбление; это была какая-то другая радикальная пара. Старая запись рассеяла бы туман неоправданного насилия, лежащий на Джеке и Митци, сняла бы с них обвинение в убийстве ради денег. Возможно, как это бывает иногда с общественным мнением, она положила бы конец их ненавистной ссылке и позволила бы вернуться в нормальную жизнь. То есть старик Оззи был уверен, что делает замечательный подарок своим друзьям, единственным людям, остававшимся с ним в последние дни его жизни.

Однако Оззи не предполагал, что по какой-то причине, до сих пор неясной, эта лента приобретет для Джека и Митци еще большую важность, откроет новую возможность, от которой они не смогут отказаться, какой-то соблазн, перед которым они не устоят. И именно этим путем пошли Стронги: не к спасению, а к обогащению, как многие и многие лишившиеся блеска странники. Последней целью бывших борцов за светлое будущее были не «революция сейчас», не «подарим миру шанс», а «дайте денег». Они затеяли игру по-крупному, и, как это уже случалось со многими честолюбивыми крысами, все закончилось мозгами, размазанными по ветровому стеклу, и полицейскими, равнодушно жующими сэндвичи у мешков для транспортировки трупов.

Что же касается настоящих грабителей на экране, Боб не сомневался, что, если провести несколько минут в Интернете, копаясь в портретных галереях героев радикального движения, собранных на некоторых страничках Всемирной паутины, можно выяснить их имена. Но Энто избавил его от лишних хлопот.

— Его светлость сказал мне, что парочка с пугачами — это Майлз Гольдфарб и его подружка Аманда Хиггинс, их вскоре убили в перестрелке в Сан-Франциско с участием ФБР и полиции. Они бежали с Восточного побережья на Западное, их объявили в розыск по совершенно другому делу, на них донесли, им предложили сдаться, а когда они отказались, их буквально изрешетили пулями. Так что правосудие иногда все-таки торжествует.

Боб наблюдал, как в зловещем немом фильме почти сорокалетней давности раскручивается драма. Девушка-кассирша пришла в себя и начала просовывать в окошко пачки денег, а подскочившая к стойке Аманда бросала их в мешок, настолько напоминающий кинореквизит, что на нем недоставало лишь значка «$». Тем временем стоявший сзади Майлз возбужденно размахивал длинноствольным револьвером 38-го калибра, выкрикивал противоречивые приказания, топал ногой, пытаясь совладать с проблемами мочевого пузыря, прямой кишки и нехватки воздуха, и дожидался, когда мешок станет достаточно тяжелым, чтобы можно было говорить об успехе.

Это были совсем другие времена. Стойка с пистолетом в обеих руках, изобретенная на далеком Западе в конце шестидесятых — начале семидесятых и принесенная в массы Старски и Хатчем,[76]еще не получила распространения, поэтому все держали оружие в одной руке, что на экране смотрелось по-детски, особенно здоровенная штуковина в правой руке бандита Майлза, который, казалось, был перепуган не меньше всех остальных. Он размахивал револьвером из стороны в сторону, подпрыгивал на месте, словно клоун, которому облили задницу холодным рассолом, и находился на грани срыва. Тем временем Аманда, сохранившая чуть больше самообладания, сгребала деньги. Один раз она даже наклонилась и подобрала с пола упавшую пачку.

Правило этого мира: когда неприятности происходят, они происходят быстро. Так и случилось 10 февраля 1971 года в Ньякетте, в филиале Федерального банка. За спиной чрезмерно возбужденного Майлза вдруг появилось расплывчатое пятно, поскольку действующие лица двигались быстрее, чем возможно запечатлеть при скорости двадцать четыре кадра в секунду. Пятно остановилось и оказалось двумя вооруженными охранниками инкассаторской машины, которых предупредили прохожие. Охранники в форменных двубортных кителях с аксельбантами также держали револьверы одной рукой; они также были перепуганы и возбуждены, также глупо размахивали оружием, однако победа осталась за ними, по крайней мере так казалось.

Словно предвидя провал, Майлз сразу же сломался. Его руки взметнулись вверх еще до того, как он оглянулся выяснить, вооружены ли противники, и это, скорее всего, спасло ему жизнь, потому что, если бы он обернулся, инкассаторы, чьи нервы были на пределе, наверняка открыли бы огонь и завалили его, Аманду, кассиршу, а также всех, кому не посчастливилось оказаться на линии прицеливания панической двенадцатизарядной канонады. Затем Аманда бросила мешок и подняла руки. И на какое-то мгновение расплывчатое мельтешение превратилось в застывшую картину, кинокамера, направленная вниз под углом сорок пять градусов, запечатлела пять человек, совершенно неподвижных: кассиршу, двух грабителей и двух охранников, а тем временем продолжался отсчет времени, казалось оставляющий несвершившееся насилие в прошлом. Бедная кассирша даже не догадалась пригнуться, теперь, когда ее присутствие на линии огня больше не требовалось.