Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Союз, между прочим, уже был. Так его даже де-юре не оформили: чего, мол, бумагу марать, если и так все ясно!
То есть мы, Борис Николаевич, семьдесят лет живем в государстве, которое — есть, а на бумаге его нет, юридически оно не существует! Вот он, этот гениальный обман: все кричат о договоре двадцать второго года, а сам договор-то кто-нибудь видел? В глаза?!
Старый Союз вроде как под корень, а он снова народится, обязательно народится, но, слава богу, без Горбачева. Тут не президенты отвечают, тут… решает народ…
— Отвеч-чает Президент, понимаешь, — вздохнул Ельцин и взял рюмку. — Он на то и Президент, ш-шоб отвечать!
Раздался тихий стук в дверь, в проеме появился Коржаков.
— А, это вы, Александр Васильевич…
— Сбегал, Борис Николаевич.
— Сбегали? Вы шта-а… по окружной, понимашь, бегали? По окружной, я спрашиваю! Мы тут, значит, давно все решили, а вы где-то бегаете…
Коржаков положил очки и — вышел.
— Зачем вы так, Борис Николаевич? — помедлил Полторанин.
— А ну его, — отмахнулся Ельцин. — Смердяков!
— Зато предан…
— Потому и держу…
Ельцин замолчал.
— Значит, правда, Михаил Никифорович, шта-а не… подписал никто… при Ленине?
— Конкретно — никто.
— Так в каком же государстве мы живем?..
— А ни в каком, Борис Николаевич. Нету у нас государства.
Тишина была какой-то гнетущей, за окном вдруг загудел ветер и стал биться в окно…
— Интересно, Шахрай об этом знает? — задумчиво спросил Ельцин.
— А кто его знает, что он знает, что не знает! — махнул рукой Полторанин.
— Он же у нас по юридическим вопросам…
— Ага…
Ельцин сладко зевнул:
— Разделимся… ухх-хо, Михаил Никифорович, все республики, окромя России, тут же увидят, какие они маленькие, понимашь. Значит будут войны за территории… Знаю: войны попрут! Сейчас Литва предъявила Горбачеву иск… на полмиллиарда долларов убытка. За пребывание в СССР. Озверели на свободе-то… сразу.
— Полмиллиарда? — Полторанин шмыгнул носом. — Я бы принял иск, Борис Николаевич.
— Как приняли? — не понял Ельцин. — Зачем и-шшо?
— А чтоб они задумались, ага, память свою освежили. И тут же — вставочку им: встречный иск — на миллиард. Или на два. Они ж, эти «саюдисы», забыли, что до 44-го Вильнюсский край не входил в Литву, точно вам говорю! Он же под Пилсудским был, Вильнюсский край, а столица — Каунас. Забыли… — вот и блякают! Это Сталин, извините, объединил Литву, положив там сто шестьдесят тысяч русских солдат! Вернул им, Борис Николаевич, Клайпедский край, Вильнюсский край, Жемайтию, Аукштайтию, Дзукию…
Пусть платят, раз говнизмы пошли, не жалко! А что, объединение Литвы не стоит миллиарда долларов, что ли? Тогда что ж это, на хрен, за государство?!
— Я п-понимаю, — Ельцин помедлил, — но противно все, понимашь…
— В политике, Борис Николаевич, все противно, — махнул рукой Полторанин. — Это как в анатомичке: ты приходишь на работу, честно делаешь свое дело, а везде смерть…
— Да… мы как врачи…
— Ага…
В кабинете стало светлее, день мирно отгонял темноту, и она растворялась, чтобы, спрятавшись за небо, вернуться обратно с заходом солнца.
— Ну ш-шта, Михаил Никифорович, по рюмке, я правильно понял? — улыбнулся Ельцин. — Сходите за Коржаковым… пусть он… тоже отметит.
Полторанин открыл дверь и поманил Коржакова пальцем.
— Вот шта, Александр Васильевич, — Ельцин разлил коньяк. — Утром скажите Илюшину, пусть все отменяет: мы едем в Завидово. В субботу вызовите туда Шапошникова, Баранникова и… наверное… Грачева Павла.
Рюмка дождалась, наконец, своего часа. Ельцин сгреб ее в кулак, она взлетела в воздух, звонко, с разбега ударилась о другие рюмки и вдруг разорвалась на куски, на стекла и стеклышки, брызнув на Ельцина коньяком.
— Ух ты! — вздохнул Коржаков.
Осколки упали к ногам Президента.
— Ты подумай, — обескураженно протянул Ельцин. — Раздавил, понимашь…
— На счастье, на счастье, — засмеялся Полторанин. — Быть добру, Борис Николаевич, быть добру!
И — пошло-поехало…
Утром, на свежую голову, Ельцин повторил, что он едет в Завидово — вроде как на охоту и там, в лесу, подальше от всех, он хотел бы встретиться с «силовым блоком».
Если секреты — значит в лес!
Ельцин не доверял кабинетам (привычка), он доверял только лесу, природе, этим просторам!..
Коржаков объяснял, что «жучок» может быть и в одежде, поэтому всю одежду поменяли на совершенно новую, даже белье.
Зачем понадобился Грачев, если вызывают Шапошникова, формально — его начальника невозможно понять.
Приказы Ельцина кто обсуждает?
Завидово — резиденция Верховного Совета, не администрации, Хасбулатов сразу забрал Завидово под себя, но Ельцин твердо сказал: Завидово.
Генерал-полковник Грачев получил команду: готовить встречу.
Немедленно.
Грачев нервничал: рано утром он уговорил Ельцина лететь в Завидово вертолетом, борт должен был подняться в 13.40, но в Завидово начался ветер, переходящий в бурю.
Ну какого черта — да? Вот кто тянул Грачева за язык?
Летом, когда приезжал генерал Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов Вооруженных сил США, Грачев повез его в Тулу к генералу Лебедю, в лучшую воздушно-десантную дивизию Советского Союза.
Грачев ходил гоголем. Он был самым молодым (Язов выдвинул!) командующим Воздушно-десантными войсками страны за всю их историю.
В июне 91-го Язов и Ачалов, его заместитель, посетили Вашингтон, где Пауэлл (не без ехидства, конечно) демонстрировал перед ними боевую мощь Нового Света. «Вы…лись мастерски», — хмуро заметил Ачалов. Сейчас — высокий ответный визит.
Пауэлл въезжал на полигон, когда поднялся вдруг такой ураган, будто ветер решил уничтожить всю землю сразу. Грачев смутился: «Господин генерал, рисковать людьми не будем!» Но после двух стаканов водки за боевую дружбу между СССР и США молодой командующий разгорячился: «Офицеры, слушать приказ! Самолеты — в воздух!»
Лебедь и Пауэлл наперегонки бросились его отговаривать, причем американский гость испугался не на шутку: «Мистер главнокомандующий, зачем? Стихнет ветер… и вот тогда…» Нет, надо знать Грачева: «Сейчас увидите, суки, как умирают русские солдаты!»
Перепуганные ребятишки-десантники разбежались по самолетам. Для них приказ Грачева — это приказ Родины. В итоге: шестнадцать перебитых ног, одна сломанная спина и один труп.