— Мы постараемся это сделать, — ответил Фукидид.

Закон против поэтов был принят уже на следующей Экклесии, а предложение об остракизме Фукидида собрание не поддержало: самым веским доказательством в защиту Фукидида были слова Перикла, сказанные им на прошлой Экклесии — будто Фукидид учит афинян бережливости и делает их зорче.

— Ну-ка, промой нам глаза! — потребовала от Фукидида Экклесия. — Поучи нас бережливости! Оправдай похвалу Перикла!

Фукидид не заставил себя долго упрашивать, поднялся на Камень и произнёс речь, которую пожелала услышать Экклесия. Речь против Перикла. Он сказал:

— Осада Самоса стоила вам, афиняне, тысячу талантов. Строительство Пропилей будет стоить две тысячи талантов. Огромные деньги сожрало строительство Длинных стен, роскошных храмов, водопровода, мощёных дорог. Каждому малоимущему, а проще, каждому бездельнику и лентяю вы платите триста драхм. Огромные деньги Перикл тратит на чиновников, на театральные представления, на празднества и на награды. Я уже не говорю о том, что мы продолжаем строить корабли и содержать десятки военных гарнизонов в союзных городах, хотя давно нет войны, хотя мы живём и намерены ещё долго жить в мире со Спартой и Персией. Ни одно государство не может выдержать таких расходов, афиняне! Не выдержат и Афины! Однажды лопнет терпение союзников, наполняющих нашу казну, которых мы бессовестно грабим, тогда Афины рухнут! Перикл морочит вас тем, что вы обладаете свободой, что вам доступны знания, что вам обеспечено денежное содержание. Откройте же глаза и посмотрите, чем являются эти блага на самом деле! Вот что вы увидите: свобода оборачивается всеобщей распущенностью, знания — непочитанием отечественных богов, выплаты и раздачи — праздностью, дармоедством.

Будьте бережливыми и зоркими! Это я вам говорю — Фукидид, которого некоторые хотели бы видеть молчащим!

Аспасия не присутствовала на этой Экклесии, но получила подробный отчёт о ней от стратега Фукидида.

— После удара, который мы нанесли врагам Перикла, следует ждать ответного удара. Бить врагов надо так, чтобы они не могли подняться, лучше — насмерть. К сожалению, не удалось. Приготовимся отразить удар. Хорошо бы знать, кому он будет нанесён в этот раз. Кому? — глядя на Фукидида, спросила Аспасия.

Стратег в ответ только пожал плечами.

Аспасия сама могла бы сказать, кому будет нанесён очередной удар, но не стала — пока это было всего лишь предчувствие, не лишённое, впрочем, расчёта. Расчёт же был таков: удары, нанесённые Фукидидом Анаксагору и Протагору, были направлены прежде всего против Перикла. Таким же будет и третий удар. И он должен быть более болезненным для Перикла, чем предыдущие, если не смертельным. Фукидид понимает, что следующая атака на него может стать решающей, а потому будет бить наверняка. Если не сможет почему-либо нанести удар самому Периклу, то вот другая подходящая мишень — жена Перикла, то есть она, Аспасия. Уничтожить её — значит уничтожить самого Перикла, не вступая с ним в открытый бой. Безопасно для Фукидида и в то же время смертельно опасно для Перикла. Если правда, конечно, что Перикл так любит её, так дорожит ею, как о том говорят. Да, он любит её. Лучше бы не любил, если предчувствие её не обманывает, если Фукидид на самом деле выберет её своей очередной мишенью...

Стратегу не следовало об этом знать. Во-первых, потому, что это конечно же только предчувствие, а во-вторых, если предчувствию суждено сбыться, стратег Фукидид не сумеет ни предотвратить удар олигархов, ни помочь тогда, когда удар будет уже нанесён. Тут ей сможет помочь только Перикл, если не окажется сражённым вместе с ней... О, Зевс, пошли чуму на дом Фукидида! И верни поскорее Перикла...

Предчувствия не обманули Аспасию, и расчёты её оказались верными: Фукидид на этот раз избрал мишенью жену Перикла. В одном лишь она ошиблась: это случилось не так скоро, как могло бы случиться — через два месяца после того, как она сказала себе: «Я готова принять удар Фукидида». Готовность эта заключалась в том, что Аспасия перестала появляться на публике, не созывала друзей, не делала ничего такого, чтобы афиняне могли о ней посудачить — сидела дома, деля досуг между ребёнком и библиотекой мужа. С сыном она была учительницей, а в библиотеке — ученицей. Хорошей учительницей и весьма прилежной ученицей. Сын приносил крепость чувствам, библиотека — мыслям. Ради любви к Периклу-младшему и к Периклу-старшему она готова была вынести всё и сражаться как львица. Знания могли стать её самым сильным оружием. Она сказала себе: «Я готова принять удар Фукидида», когда поняла, в чём будет заключаться этот удар, что он непременно будет походить на те, какие Фукидид нанёс Анаксагору и Протагору. Фукидид традиционен, его действия похожи на действия машины — они повторяются, они однообразны. Аспасия решила, что Фукидид найдёт людей, которые напишут на неё донос архонтам.

И когда всё произошло так, как ожидала, ей вдруг стало весело. Она позвала друзей — Сократа, Фидия, Софокла, Полигнота, Продика, Лисикла, Калликрата, стратега Фукидида, юного Алкивиада, своего племянника, Гиппократа. Алкивиад пришёл с тремя друзьями, которых называл поэтами. Эти поэты, по словам Алкивиада, упросили его показать им самую красивую и самую умную женщину Афин. Калликрат привёл архитектора Мнесикла, приступившего к сооружению Пропилей, человека со столь пышными курчавыми волосами огненного цвета, что все невольно обращали на него внимание, а Сократ сказал:

— Анаксагор ошибался, говоря что солнце — это раскалённый камень. На самом деле это чья-то рыжая голова. Взгляните на Мнесикла — вот вам образец такой головы.

Друзья уже знали о судебной жалобе на Аспасию: весть о том, что в портике архонта-царя выставлен донос на жену Перикла, за несколько часов облетела все Афины — донос был выставлен утром, а к обеду у портика уже гудела огромная толпа. Имена Аспасии и её обвинителей — это были Гермипп из дема Алопеки, поэт, и Диодот из Пеанийского дема, живописец, — не сходили в этот день с уст афинян, прилипли к ним, как прилипают мухи к медовым лепёшкам.

Донос Гермиппа и Диодота гласил: «Аспасия, дочь Аксиоха из Милета, обвиняется в том, что занимается сводничеством, совращая свободных афинянок, побуждает посещающих её дом к кощунственным речам, сама произносит такие речи и покровительствует святотатцам».

После того как Дионит за год до суда над Анаксагором внёс в Экклесию предложение о том, чтобы людей, не верящих в богов или оскорбляющих их, привлекали к суду как государственных преступников, а Экклесия приняла это предложение, обвинение в кощунстве или святотатстве, если таковое признавалось судом, влекло за собою смертную казнь обвиняемого. Совращение свободных афинянок, жён и дочерей свободных граждан, каралось большим штрафом или позорным изгнанием из города.

Вот что ждало жену стратега в случае признания её виновной.

Друзья Аспасии знали об этом, ходили с печальными лицами, говорили тихими голосами, как принято говорить, когда в дом пришла беда, сутулились от печали, как под тяжкой ношей, не решались прикоснуться к чашам с вином и к еде, вздыхали и бродили по двору как тени.