ВОЙНА В ПЕРСИДСКОМ ЗАЛИВЕ

1990—1991

Для аналитиков разведки в Вашингтоне, Лондоне, Париже и Москве картина вокруг Кувейта должна была быть предельно ясной. Подобно вору, готовящемуся к своему следующему преступлению, Саддам Хусейн имел причины, возможности и средства для вторжения в Кувейт. Тем более что его страна уже едва не сделала это прежде. Если бы Саддам не предпринял никаких срочных мер, он лишился бы власти в своей стране и стал бы посмешищем в глазах всего арабского мира как очередной самонадеянный автократ, возмечтавший присвоить деньги своего соседа. Кувейт был идеальной жертвой для эффектного международного ограбления. В начале 1990 года Саддам дал еще одну подсказку аналитикам разведки. Выступив с серией публичных нападок в адрес правителей Кувейта, представителей династии ас-Сабах, которые, по его мнению, были безразличны к «империалистическому сионистскому заговору, занесенному, как клинок, чтобы быть вонзенным в спину Ирака», он невольно признался в своем отчаянном положении.

Это был предел унижения, которое способен вынести арабский лидер. Сигнал о том, что Саддам и его Совет революционного командования потеряли всякое терпение и переходят к открытой конфронтации со своими недружелюбными соседями, поступил 16 июля 1990 года. Тарик Азиз, министр иностранных дел Ирака, обвинил Кувейт и ОАЭ во враждебном акте против Ирака, состоявшем в «реализации преднамеренного заговора, нацеленного на насыщение нефтяного рынка большим количеством нефти, чем это разрешено уставом ОПЕК». Азиз заявил, что из-за этого бюджет Ирака потерял 89 миллиардов долларов, как оно и было на самом деле. Кроме того, он назвал очевидный casus belli[23], обвинив Кувейт в краже иракской нефти, которую тот совершил путем добычи несоразмерной доли нефти из месторождения Румайла, расположенного на их общей границе.

В этот момент западное разведывательное сообщество должно было бы забить тревогу. Остается загадкой, почему этого не случилось. Трудности, испытываемые сотрудниками западной разведки при анализе нюансов арабских разведданных, отчасти заключаются в языковом барьере. Арабская риторика имеет мало общего с четкими, более прагматично сформулированными сведениями, поступающими по западным каналам. В арабской речи самые страшные угрозы зачастую являются лишь чисто лингвистическим выражением различных степеней неодобрения. При такой постоянной гиперболизации слушателю, не искушенному в арабской культуре, бывает трудно понять, угроза это или нет. Здесь перед аналитиком стоит примерно та же задача, которая стояла перед так называемыми советологами — единственными специалистами, умевшими интерпретировать малопонятный «партийный жаргон» советских заявлений в годы холодной войны. Для Советского Союза средством утаивания реального положения дел и затруднения понимания смысла служил язык марксизма. В случае арабского мира для различения истинных угроз и чисто ритуальных обличений требуется свой особый критерий, или разведывательный дискриминатор.

В данном случае аналитики разведки не смогли распознать смещение в спектре. Сигналы тревоги, которые должны были бы прозвучать в связи с серьезной угрозой конфликта 16 июля 1990 года, всего за семнадцать дней до вторжения в Кувейт, похоже, не сработали.

По какой-то необъяснимой причине явные признаки растущей готовности иракцев прибегнуть к крайним мерам были расценены лишь как очередная попытка иракского лидера усилить дипломатический нажим.

Они были расценены неверно: 15 и 16 июля 1990 года две дивизии элитной Республиканской гвардии Ирака демонстративно двинулись на юг и заняли боевые позиции в пустыне в двадцати милях севернее границы Кувейта. Как впоследствии выразился один аналитик разведки США при НАТО, работавший над проблемой с августа 1990 по март 1991 года, это был «легкий намек» на намерения Саддама.

Буквально на следующий день Саддам собственной персоной поднял ставки еще выше. В качестве платформы для своего обращения к нации по случаю годовщины баасистской революции он выбрал прямую угрозу Кувейту и ОАЭ, обвинив Кувейт в краже иракской нефти, преднамеренной сверхдобыче нефти как враждебном акте и, впервые за все время, в нарушении границ. Это, по его словам, можно было приравнять к преднамеренному акту агрессии. Наконец, чтобы добавить масла в огонь, Саддам заявил, что вероломные кувейтцы вступили с западными и сионистскими империалистами в заговор, направленный на раскол арабского мира. Он потребовал от двух «государств, не признающих международных норм» немедленно одуматься, «пока еще все можно решить мирными средствами», и выступил с открытым предупреждением на тот случай, если они этого не сделают: «Если мы не сможем защитить себя словами, у нас останется единственный выход — прибегнуть к реальным действиям, чтобы исправить положение».

Это подозрительно напоминает ультиматум. Такая речь должна была бы побудить сотрудников разведки и высокопоставленных политиков к принятию срочных мер, особенно с учетом бедственного экономического положения Ирака, передвижений элитных вооруженных дивизий и паранойи Саддама. Совершенно недвусмысленным намеком прозвучали заключительные слова Саддама, после которых у слушателей, по идее, не должно было остаться никаких сомнений. Он сказал, что «для переговоров не осталось времени» и что, если Кувейт не согласится на требования Ирака, «пусть пеняет на себя».

Америка, разумеется, засекла перемещения войск. Как на Ближнем Востоке, так и в любой другой точке земного шара мало что может ускользнуть от орлиного взгляда спутников Национального управления воздушнокосмической разведки США. Полученные данные в сочетании с агрессивными иракскими заявлениями вызвали однозначную и твердую реакцию со стороны администрации Буша, предупредившей Ирак, что США «поддержат своих друзей» в регионе. Однако это предупреждение при всей своей оперативности было далеко не таким весомым, каким могло показаться. Это был лишь своего рода предупредительный выстрел. На самом деле заявление США было основано на том неверном предположении, что Саддам не имел в виду то, что он сказал.

Госдепартамент и ЦРУ были убеждены, что Саддам блефует и не намеревается предпринимать никаких действий, и кувейтцы, теперь уже не на шутку напуганные, согласились с этим, обратившись к своим американским друзьям с просьбой не делать никаких агрессивных заявлений, «так как они могут накалить обстановку». Саддам использует угрозы лишь в качестве средства давления, считали кувейтцы, и к тому же (здесь был намек на многочисленные грубые промахи разведки) они уже сталкивались с подобной ситуацией — Саддам Хусейн выступал с подобными угрозами и прежде. Не было «никаких оснований для тревоги, и США следовало бы воздержаться от обострения ситуации». В одном отношении, однако, кувейтцы ошибались. Саддам действительно делал аналогичные заявления в прошлом, но при этом они звучали исключительно на закрытых встречах представителей арабских стран. Прежде он никогда не выступал с подобными угрозами публично. На этот раз, с учетом его сомнительного положения в качестве самозваного лидера арабов-антисионистов, он рисковал многое потерять, особенно в собственной стране, если бы ему не удалось подкрепить свои слова делами.