Сколько я ни желал изведать канал и весь берег Татарии от устья Амура до российских пределов, что для вернейшего географического определения сей части почитал весьма нужным, однако, не смел отважиться на то ни под каким видом. При вторичном отходе нашем из Камчатки остерегали меня не приближаться к берегу Татарии, принадлежащей китайцам, дабы не возбудить в недоверчивом и боязливом сем народе какого-либо подозрения и не подать через то повода к разрыву выгодной для России кяхтинской торговли[112]. Крайне сожалел я, что не мог воспользоваться удобным случаем. Между малыми островами, лежащими близ мыса Ромберха, можно было бы, конечно, найти безопасное якорное место.

Я не сомневаюсь, что таковое же находится и в проливе[113] между матерым берегом и низменным островом, имеющем вид полулуния, и отсюда мог бы я отправить особенную экспедицию в пролив Татарии и к устью Амура, но острова сии обитаемы, как то мы в том удостоверились[114], следовательно нельзя было бы никак воспрепятствовать, чтобы во время многодневной нашей у оных бытности не узнали китайцы, к какой принадлежим мы нации: известно, что китайцы в устье Амура, который удерживать в своей власти стараются они с особенной ревностью, содержат вооруженные суда для охранения; итак, хотя дисциплина у них не так строга, как у японцев, но наверно бы донесли о том немедленно своему правительству. По сим причинам здесь нельзя было остановиться, хотя оно и есть единственное место, где можно было бы стоять некоторое время на якоре.

Я не хотел умолчать и не объявить причин, которые удержали меня от продолжения своих исследований далее к S, потому, чтобы освободиться от упреков. Есть географы, которые никогда недовольны мореходцами, хотя бы сии из рвения к сей науке подвергались величайшим опасностям. Даже на самого Лаперуза показали неудовольствие, что он не испытал канала, разделяющего Сахалин от Татарии, не принимая от него оправдания, что он хотя и нашел хорошее якорное место, из коего мог бы послать для того гребные суда, однако, не сделал сего потому, что не имел баркаса с палубою, без какового предприятие было бы слишком опасно: сверх того, наступило уже позднее время года, и южные ветры дули так продолжительно и сильно, что если бы не сделался, к счастью его, двухдневный шторм от N и не вынес его из сего узкого места, тогда было очень сомнительно, мог ли бы он притти на Камчатку того же года? Итак, если и Лаперуза, способствовавшего столь много к усовершенствованию географии в сем туманном море, винят за то, что он не сделал и еще более, то кольми паче должны мы ожидать подобных упреков.

Поелику в путешествии Лаперуза имеется некоторое сомнение о существовании пролива между Татариею и Сахалином, то я и имел великое желание изведать сей канал с совершенною точностью. Но как на корабле, который в грузу 16 ½ футов, произвести того было не можно, то и следовало принять другие меры. Почему я, воспользовавшись пребыванием нашим в Нагасаки и благорасположением японского правительства, приказавшего доставлять нам все от меня требованные материалы, к починке корабля нужные, старался баркас наш, который был отменно хорошо построен, привести в такое состояние, чтобы на оном можно было переплыть безопасно бурное Охотское море и притти в Камчатку, если каким-либо образом с ним разлучимся. Для сего приказал я сделать на баркасе палубу, обшить его медью, приготовить новый такелаж, новые паруса и все, что только нужно было для таковой экспедиции, начальником которой назначил капитан-лейтенанта Ратманова, быв уверен, что он исполнит важное поручение по моему желанию.

По сообщении мною сего преднамерения Ратманову принял он поручение с радостью и старался с неутомимым рвением об устройстве баркаса на такой конец всевозможным образом. Я хотел дать ему в помощники лейтенанта Беллинсгаузена, искусного морского офицера, и снабдить их хронометром, секстантом и всем нужным для точного астрономического определения не только северо-западного берега Сахалина, но и противолежащего до самого устья Амура. На случай обретения, что Сахалин отделяется от Татарии действительно проливом, назначил я залив Кастрье для двухдневного отдохновения и запасения водою.

В сем состоял план мой, к исполнению коего полагал я с достоверностью найти хорошее якорное место у северо-западной оконечности Сахалина и, остановясь там на две или на три недели, дождаться возвращения Ратманова, который, конечно, мог бы удобно окончить экспедицию в такое время, но сие мое чаяние, как уже выше объявлено, оказалось тщетным. Если бы я и нашел по предположению моему надежное якорное место, то и в таком случае был бы в состоянии исполнить только маловажную часть своего плана, потому что при отходе моем из Петропавловска к Сахалину, как то уже выше объявлено, остерегали меня письменно не приближаться ни под каким видом к берегам китайской Татарии.

По окончании нашего исследования Сахалина уверился я точно, что к S от устья Амура не может быть прохода между Татариею и Сахалином, в чем согласны со мною и все прочие, на корабле бывшие и могшие судить о сем. Итак, хотя следствие подобного предприятия может только быть подтверждение наших заключений, но, невзирая на все сие, почитаю я такое предприятие не бесполезным потому, что осталось и еще неизведано пространство, составляющее от 80 до 100 миль и положение устья Амура не определено с точною достоверностью. Совершение сего испытания, не маловажного для России в политическом отношении и вообще для географии, предпринято быть может весьма удобно из Удинского порта и притом с надежным успехом и без всякой опасности, если препоручена будет экспедиция предприимчивому, осторожному и искусному офицеру.

Поелику я неоднократно уже упоминал о своем мнении, что между Татариею и Сахалином не может быть прохода и поелику предмет сей может быть останется надолго еще спорным, то я и намерен привести здесь кратко причины, побудившие меня утверждать свое мнение. Оные основываются, собственно, на испытаниях, учиненных Лаперузом на юге, а нами на севере от перешейка, соединяющего Сахалин с Татариею. Лаперуз надеялся найти здесь проход в Охотское море, который для него был бы весьма важен, ибо чрез то сократилось бы много плавание его в Камчатку. Он продолжал итти так далеко по каналу, пока глубина позволяла величине кораблей его, которая уменьшалась через каждую милю одною саженью. Мнение его, что он находился в заливе, не имеющем выхода в Охотское море, подтверждалось более всего тем, что он не примечал течения, которому бы в противном случае надлежало оказываться непременно.