А все потому, что ему пришло в голову пришла мысль о том, что Чазар, которого его народ почитал как своего величайшего защитника, мог страдать от того же помутнения рассудка, которое поразило Платиновую Когорту  и Пракса. И если это так, то, возможно, паладин мог бы разрешить конфликт между Чессентой и Тимантером, используя дар Торма, чтобы очистить его.

Баласар сомневался, что это сработает. Он по-прежнему придерживался традиционного убеждения драконорожденных, что единственный хороший дракон — это тот, чья голова висит на твоей стене. Но даже при этом он обратил внимание на рассказ Вишвы о разнице между металлическими и цветными драконами и на рассказ Кхорина о его единственной встрече с «живым Богом».

- Но ты же все равно поедешь с Медрашем. — Сказала Бири.

Баласар пожал плечами и пожалел об этом, потому что это тоже было больно.

- Кто-то должен. Капля рациональности в море безумных размышлений о воле Богов. И в любом случае, я вляпался во все это в самом начале. Поэтому должен дойти до конца.

Бири посмотрела на свои руки с несколькими кольцами, каждое из которых было либо эксцентричным, либо имело подчеркнуто утилитарный вид, что делало их скорее мистическими инструментами, чем украшениями.

- Да… ну… я разговаривал с Праксом, и он сказал, что если он донесет еще одного всадника до аванпоста, где мы оставили своих ездовых животных, это его не замедлит.

Баласар заколебался и подумал, как нелепо, что одна девица может так легко сбить с толку парня бойкого и достаточно умного, чтобы проникнуть в Платиновую Когорту и разоблачить Налу.

- Ты уже и так много сделала. - Сказал он.

Она вздохнула.

- Надеюсь, ты понимаешь, что не каждая женщина полезет за тобой в глотку лилового червя.

- И спасибо тебе за это. Я знаю, что обязан тебе жизнью.

Она покачала головой.

- Я не хочу, чтобы ты был что-то мне должен. Я просто хочу, чтобы я тебе нравилась.

- Ты и нравишься.

- Тогда почему такой отъявленный развратник вздрагивает, когда я ему улыбаюсь?

- Потому что я не просто заигрываю с тобой. Особенно если старейшины моего клана добьются своего. Или старейшины твоего клана.

- Значит, невыносима перспектива чего-то постоянного?

- Да. Нет, - он пытался найти слова, чтобы выразить свои чувства. - Я горжусь тем, что принадлежу к клану Даардендриен. Но в то же время, сколько я себя помню, мне казалось, что если я позволю ему, то он задушит меня. Все эти обязанности, традиции, ожидания… Я имею в виду, что некоторые из них хороши… Шучу, вообще нет. Но я с радостью сражусь с любым бандитом, великаном или змеем, на которых укажут старейшины. Но вот остальное…

- Душит.

- Да.

- Ну, это все хорошо, но я думаю, что ты был так занят защитой своей драгоценной независимости, что не заметил того, что происходит на самом деле. С тех пор, как я вылупилась из яйца, старейшины моего собственного клана стремились сделать меня как можно более «пригодной для замужества», и, как и большинство наших собратьев, они считают волшебников «эксцентричными». Думаешь, они поощряли мои занятия?

- Я полагаю, что нет.

- Ты прав! Я должна была бороться за это! А это делает нас с тобой родственными душами. Итак, ты знаешь, что в нашем браке не будет ничего уравновешенного и приличного. У нас был бы самый скандальный, возмутительный союз во всем Тимантере. Наши старейшины пожалеют о дне, когда мы встретились.

Баласар рассмеялся, но потом попытался сдержаться, чтобы не разбудить измученных воинов, храпевших всего в нескольких шагах от него.

-  Хорошо сказано. – Тихо ответил он.

* * * * *

Бримстоун, наконец, приобрел то, что он считал подходящим инструментом для своего наблюдения - трапециевидный лист полированного обсидиана в серебряной оправе. Когда он смотрел в него и шептал слова заклинания, чернота стекала к краям камня, а в центре появлялись образы.

Сначала Ананта не решалась заглянуть в волшебное окно. Но, в конце концов, Бримстоун заметил, что она отстранилась, и предложил ей удовлетворить свое любопытство, если она сочтет нужным. Ананта не была уверена, отражало ли это доверие или он считал, что она не осмелится использовать против него то, что узнала.

В самом деле, она не стала бы и пытаться, но не из-за страха, хотя однажды Бримстоун уже победил её. А все потому, что Скалнедир, синий дракон, которому Ананта всем обязана, отдал Драковир Бримстоуну и приказал ей служить его новому хозяину так же самоотверженно, как и старому.

- Понятно. - Сказал вампир, когда изображение прояснилось.

С посохом в руке Ананта подошла к листу обсидиана, чтобы лучше видеть. Она была драконорожденной, с высоким, крепким телосложением, типичным для своего вида, но даже при этом на мгновение, стоя так близко к Бримстоуну с его темно-серой чешуей в красную крапинку и светящимися малиновыми глазами, она почувствовала себя мышью, которая подошла слишком близко к кошке.

Она подавила это чувство, сосредоточившись на людях в зеркале.

Они пировали в богатом зале, и, аккомпанируя себе на лютне, бард как раз заканчивал песню. Для ушей Ананты звук был далеким, жестяным, слова неразличимы, но она знала, что Бримстоун отчетливо все слышит.

 Лысый, улыбающийся мужчина в центре главного стола встал и наклонился над кубками, тарелками и подносами, чтобы пожать руку менестреля и передать ему набитый кошелек. Затем он огляделся, возможно, чтобы позвать следующего артиста, но дворянин в красной куртке заговорил и отвлек его.

Они разговорились, а затем человек в красном кого-то позвал. Официант медленно, чтобы ни в коем случае не уронить, вынес к сборищу пыльную бутылку.

Сначала ей воспользовался человек в красном. Лысый мужчина понюхал красное вино, что-то прокомментировал и сделал глоток. Он начал говорить что-то еще, и его глаза широко раскрылись. Он попытался поднять руки к горлу или лицу, но ему это удалось только наполовину – ему пришлось наклониться вперед через стол.

Жрица Великой Матери бросилась вперед и попыталась исцелить его. Но после трех молитв она покачала головой, показывая, что он умер. И тут слуги лысого напали на удивлённого аристократа в красном и такого же потрясенного парня, принесшего вино.

Бримстоун усмехнулся.

- Красиво. - Сказал он своим лукавым, сардоническим шепотом.

Как любой драконорожденный, достойный своего имени, Ананта презирал яд как оружие трусов.