Стало темнеть. Сизый сумрак вначале заполнил овраги, потом, казалось, плотнее сдвинул деревья вокруг, а вскоре заполнил и небо.

И в это время сзади, где двигалась основная группа, послышались голоса. Вначале громкие, потом затихли.

Отяпов сделал Гуську знак, чтобы продолжал движение, а сам пошёл назад.

Ещё издали, в густеющих, но ещё прозрачных сумерках он увидел двух лошадей. Лошади ловили друг друга губами, видимо, радуясь встрече. На одной из них, такой же гнедой, явно не рабочей, кавалерийской, сидела Ксюша. Теперь хозяйка показалась ему значительно моложе той, которую он встретил на хуторе. Она сидела в кавалерийском седле как влитая, раскрасневшаяся. Подшальник на плечах. Конь тоже парил сырыми боками.

– Вот, Нил Власыч, история… – сказал Курносов. – Погоня за нами. Казаки.

Вечером на хутор пришёл отряд атамана Урганова. Тридцать человек. Все верхами. Разделись на три группы. Одни подались на Поповку, другие – на Коростели. А шестеро заночевали в Комарихе.

– Его ищут, – кивнула Ксюша на полковника, которого они кое-как, на досках, приладили к седлу и замотали плащ-палатками, чтобы не растрясти в дороге. – Кого-то из их группы захватили в плен, тот что-то рассказал. На хуторе всё перерыли. Ничего не нашли. Мы сказали, что люди из лесу приходили, но ушли. И с ними ранетый пожилой командир. А что было делать? Атаман – человек злой. Если что, и детей не пожалеет. Остановились в нашей хате. Я детей к тётке Арине увела. А сама оседлала Кобчика и – вас догонять. Самогонки им принесла. Пьют-гуляют. Ещё обещала принести. Но больше к ним не пойду – приставать будут.

– Про меня спрашивали? – спросил Игнат.

– Спрашивали. Урганов первым долгом про тебя и спросил: где, мол, Игнат, на мосту его не видели…

Лицо полицейского даже в темноте казалось белее снега.

– Нюрка, старшая моя, – пояснила Ксюша, – такой разговор слышала, что ждать они вас будут утром на Вороновской дороге и на старом Гурьевском тракте. Нюрку я послала за одеждой. Они ж нас сразу из хаты в баню выгнали. Хозяйва! Вот пока Нюрка там, за печкой, копалась, у них заседание шло. Из Поповки они собираются ночью на Вороновскую дорогу повернуть. А те, которые на Коростели подались, к утру должны вас караулить на Гурьевском тракте в лесу. Эти, шестеро, остались здесь. Ну, всё. Мне надо назад ехать. А то схватятся. Про тебя, Игнат, тётка Арина сказала, что, мол, как на мост днём уехал, так и не ворочался.

– Поверили?

– Да кто ж их знает…

Карту Отяпов помнил наизусть. Днём разглядывал, читал названия населённых пунктов и урочищ, запоминал дороги и русла речек и ручьёв. Соображал, какой дорогой возвращаться, где овражки могут разлиться и не пропустить их или задержать плохими переправами.

– От Поповки до большака сколько километров? – спросил он Игната.

– Километров пять. Если лесом, то меньше.

– Выходит, они нас заперли. Часа через три, а то и раньше, они перекроют дорогу.

– Что, командор, вилы? – подал голос молчавших до сих пор Лапин.

– Да погоди ты… Дай сообразить.

Игнат перехватил повод Ксюшина коня:

– Погоди-ка, Ксюш, уезжать. – И сказал Отяпову: – Вот какое дело, сержант: по Вороновской дороге пройти мы не сможем, они нас там успеют запереть, а вот если выйти на Гурьевский тракт… Есть там в лесу дорога одна, малоезжая… Летом народ сено возит, зимой дрова. На сам тракт не соваться, а проехать этой дорогой. Но там, на перекрестье Гурьевки и Вороновки, стоит дот. Наши ещё строили, в сорок первом, летом, когда оборону здесь собирались держать. Зимой там немецкий пост был, но потом и они ушли. Кругом лес, до ближайшей деревни пять километров. Дальше, если на восток, Заболонка. А там и до шоссе рукой подать.

– Не успеем. Если только на лошадях.

– На лошадях и поедем. – Игнат дёрнул за повод. – Ксюш, слезай. Коня приведу. В целости и сохранности. Если сам живой вернусь.

– Кто ж мне нивку пахать будет? Детей мне чем кормить? – закричала женщина, отталкивая стременем Игната. – Ты моих детей кормить будешь?

– Буду, Ксюш. Буду кормить твоих детей. Даст Бог, всё обойдётся.

Женщина ловко спрыгнула в снег, швырнула повод Игнату и пошла по тёмной талой стёжке в сторону оврага, откуда они только что выбрались.

– Ну, сержант, теперь сымай полковника, и пусть твои разведчики вяжут носилки. А нам скорей надо на Гурьевский тракт. Чтобы дот раньше Урганова занять. Кого со мной отрядишь? Пулемётчик нужен. Или сам поедешь? Ты, я вижу, не особо-то мне доверяешь.

– Я в разведке. За людей отвечаю. И за выполнение приказа. А что касается тебя, Игнат… Не в той ты армии служишь. Вот о чём я думаю.

– Ты видел, в какой я армии служу. Пять баб и двенадцать ребятишек. Как? Хорошая армия?

– Ну, ты на ребятишек не нажимай. Я тоже детный, но этим меня не разжалобишь. Гридников с тобой поедет. С пулемётом. Да и ты автомат возьми.

Условились действовать так: Игнат с Гридниковым сразу же сворачивают в сторону старого тракта и там выбираются на лесную дорогу; следов прятать не будут, чтобы они, идущие за ними, не заблудились.

– Увидите дот, он обоч дороги стоит, справа, посвистите. Три кротких. Я отвечу так же. Коней мы привяжем в лесу. Там рядом лощина есть. Своего вам отдам. А Ксюшиного жеребца заберу. Там, у дота, пути наши разойдутся.

Когда они переложили полковника на носилки, тот застонал. Отяпов подумал: «Слава богу, живой ещё…»

Понесли. Отяпов разбил группу на пары. Сам взялся на ручки носилок первым. Сзади хрипел и чертыхался Лапин. Чуть погодя Лапин не выдержал:

– Слыхал я, как этот Игнат тебе варганку крутил. Я думал, он так, валет из местных, а он мужик калёный. И ты ему, командор, поверил?

– А ты мне, Лапин, подскажи что-нибудь лучше этого полицая, и я тогда тебя послушаю.

Иногда им казалось, что они потеряли след. Но погодя, пройдя шагов двадцать-тридцать, на подмёрзшем снегу находили тёмные лунки лошадиных копыт и куски разбитого льда. Полковник то приходил в себя, охал, стонал, то снова проваливался в бред, что-то бормотал, скрипел зубами.

Что стоит в такой темени полицейскому ускакать от своего напарника в лес, где ему знакома каждая кочка? Нырнул в какой-нибудь овраг – и поминай как звали. Но следы лошадей свидетельствовали о том, что они шли и шли одной тропой. И постепенно Отяпов стал успокаиваться и верить в то, что Игнат его не обманул.

Выбрались на дорогу. Как объяснял Игнат, от этого поворота и ручья, который пришлось переходить почти вплавь, до дота оставалось два километра. Народ уже заметно устал. Спотыкались, часто останавливались, садились в снег.

Неожиданно левее впереди началась стрельба. Отяпов вспомнил карту: стреляли в стороне Коростелей. Он приказал остановиться. Затихли.