— Это я. Надо встретиться. Как можно скорее.

Барди Лофтмен моментально все понял.

— Когда?

— Как можно скорее. У тебя.

— Хорошо. Приезжай. Я буду на месте еще как минимум два часа.

— Постараюсь в течение часа.

— Жду. До встречи.

В здании на Вашингтонской кольцевой — никто не знал, что здесь находится один из офисов «Ройсевич и Лофтман», официальный офис у них был в самом центре Вашингтона, недалеко от здания госдепартамента — Барди Лофтман, сорокалетний красавец баскетбольного роста, конфидент по меньшей мере двоих президентских администраций и один из самых влиятельных людей в Вашингтоне, нажал на кнопку на аппарате, отключая связь. Поставлено было на громкую.

— Что думаете, сэр?

Сидящий напротив него сэр Джеффри Ровен оторвался от книги, которую он с интересом читал.

— У нас проблемы, — спокойно сказал он.

— Вот как?

— Да. Они отказались. И знаете, что самое худшее, Барди?

— Нет, сэр.

— Самое худшее — это не отказ. Самое худшее — если они придут и скажут, что согласны. Это будет означать, что у нас очень серьезные проблемы.

Бросив телефонную трубку обратно и даже не захлопнув крышку подлокотника, Пол Крейг нащупал в кармане ключи. «Кадиллак» в последнее время поддался общей моде — ключи от замка зажигания стали маленькими, чуть ли не из рук выскальзывают. Со второй попытки Крейг вставил ключ в замок зажигания — и мотор отозвался ласкающим слух, едва слышным рокотом. В рекламе рокот двигателя «Кадиллака» какой-то придурок додумался обозвать «ласкающим слух, как шум прибоя». В «Даймлере», «Бенце», «Роллс-Ройсе», «Бентли», «Майбахе», «Хорьхе» и тому подобных машинах шума мотора не было слышно вообще, но на таких машинах в Вашингтоне никто не ездил. Это означало бы вызов обществу. Передвинув рычаг коробки передач в положение drive, Пол Уильям Крейг вырулил со стоянки, едва не задев стоящую рядом машину.

Шансов у него не было. Совсем. Даже если бы он посмотрел назад и увидел, как стоящий у окна второго этажа Джон Уайт поспешно диктует кому-то по телефону марку и номер его машины, — все равно это ничего бы не изменило. Может быть, немного отсрочило бы. Но не изменило.

Он выскочил на Сто двадцатую дорогу, нарушая все правила дорожного движения, какие только возможно. Со всех сторон недовольно загудели…

Проклятие, проклятие, проклятие!!!

Как заместитель государственного секретаря Пол Крейг стал предателем? Да очень просто — он, кстати, и не считал себя предателем, он искренне считал, что помогает развитию межгосударственных, трансатлантических отношений. Это высшая степень предательства — предавать и даже не осознавать, что предаешь, — и это высшая из возможных степень профессионализма разведки — вербовать в чужих странах агентов, которые будут предавать, при этом искренне веря в то, что они поступают правильно. Что они не продают Родину, а содействуют развитию межгосударственных отношений. Или борются со злодейским режимом, угнетающим народ. Или еще что-то в этом роде.

Его обработали еще в Оксфорде. Стали приглашать на заседания «трансатлантического клуба» на факультет политологии. Там, в качестве преподавателей и ведущих дискуссий, работали опытные профессионалы-психологи. Молодой Пол Крейг им сразу приглянулся — сочетанием цинизма, не прошедшего подросткового радикализма и «левачества», которое, при соответствующей оперативной разработке, легко меняется на противоположный знак — «правачество». На выпускном курсе он дал согласие на сотрудничество в формате «трансатлантического клуба» — одной из «крыш» Секретной разведывательной службы. Там же ему внушили лютую ненависть к России — и выпустили в мир, нести свои взгляды и подниматься по карьерной лестнице. Из тех, кого захомутал «трансатлантический клуб», он был не один такой, и все питомцы «клуба» всемерно помогали друг другу. Иногда британская разведка подбрасывала что-то, позволявшее им на своих местах заслужить репутацию «провидцев».

Вот так и стал заместитель государственного секретаря Пол Крейг оком британской разведки в стане неоконов. Правда, он кое в чем ошибался — по самоуверенности своей он предполагал, что об этом никто не знает. Об этом и правда никто не знал — ни Нолан, ни Мисли, ни Уайт. Но подозревали. А в таком деле и при таких ставках в игре действовало только одно старое как мир правило…

Если есть сомнения — сомнений нет!

Крейг вернулся в реальность только тогда, когда по правую руку показались здания огромного молла «Баллстон Коммон Шопинг Центр». Он ехал в направлении Шестьдесят шестой дороги — и проехал ее. Он прикинул, что с нее можно свернуть на Вашингтон Мемориал и добраться до места, но для этого нужно развернуться. Так он и сделал — на пристроившийся к нему синий «Форд» внимания Крейг не обратил.

Кастис Мемориал Парквей проходила в тоннеле под Норт Глеб Роад, для того чтобы выехать на нее, надо было проехать Норт Вашингтон Бельведер и выехать на плохо заметный съезд вниз, на шоссе. Крейг был больше озабочен тем, чтобы там, где он собирается в очередной раз нарушить правила дорожного движения, не было копов. Машина была частной, он не рискнул брать служебную машину, чтобы ехать на встречу. И если копы остановят его и выпишут штраф, досужие журналисты непременно откопают этот факт и перемоют все кости. А еще они узнают, что в это самое время заместитель государственного секретаря должен был проходить внеплановое медицинское обследование в госпитале ВМФ в Бетезде. Сложив два и два, они поймут, что у Пола Крейга была какая-то секретная встреча. И начнут копать еще глубже, вцепятся в его шкуру, как свора охотничьих собак вцепляется в ослабевшего от потери крови лося. А другие обвинят его в том, что он потерял бдительность и создал общие проблемы для всех.

Водитель «Шевроле» немного заколебался — это могло быть отрывом от преследования, но все же рискнул и повторил его маневр. Пассажир машины достал телефонную трубку, набрал короткий номер…

— Идет по Кастис Мемориал, северо-восток. Черный «Кадиллак», есть опознание.

— Принял, продолжайте, — отозвалась трубка.

Удивительно, но за то время, пока он ехал по Кастис Мемориал, заместитель госсекретаря Пол Крейг вполне даже нашел оправдание тому, что он собирался сделать. Да, те, с кем он встречался меньше часа назад, были его друзьями, и он давал клятву поддерживать их всегда и во всем — равно как и они клялись поддерживать его во всем. Но ведь страна важнее! Эти придурки собирались повторить унижение двадцатого года, когда Северо-Американские Соединенные Штаты выступили против русских и проиграли. Гробов было немного, не столько, сколько в Британии, но ведь проиграли! Как можно говорить о каких-то сделках с Россией, пусть даже и демократической?! О какой демократии вообще может идти речь — эти варвары понимают в демократии не больше, чем людоед — в высокой французской кухне.

Да, родина важнее! Сейчас надо добраться до Барди, поговорить с ним и понять, что делать дальше. В конечном итоге — есть масса способов остановить этих недоумков. По Вашингтону рыщет свора репортеров в поисках жареного, стоит только намекнуть одному из них — без указания фамилии — о достигнутых договоренностях, как начнется такой скандал, что про все договоренности придется забыть раз и навсегда. Можно будет намекнуть на кое-что другое — на делишки Нолана, Уайта и Мисли, на их шалости с инсайдом[148]. Тогда они и вовсе попритихнут, у них голова будет забита другим. Надо будет спасать свою подпаленную шкуру, а не вступать в противоестественный союз с Россией. Да, очень правильное слово — противоестественный. Никак иначе этот гипотетический союз назвать нельзя.