Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слабые руки старика наносят Дану удар за ударом по голове, но его удары почти совсем не чувствуются, они словно трепет птичьих крыльев.
Дан их полностью игнорирует. В этот момент во всем мире существуют только он и Биргитта. Он кладет ее на зеленое сукно игорного стола. Теперь этот миг позади – та секунда, в которую женщина поняла, что все кончено, что она сейчас умрет, а причина этого он, Дан. Он старается сохранить в памяти каждое движение ее лица. Потому что знает, это воспоминание принесет ему наслаждение еще много раз.
Мужа Биргитты он отдает на растерзание одному из новорожденных с прогулочной палубы. Вскоре и ему пришел конец.
Когда Дан выходит в галерею, за ним поднимаются еще несколько новорожденных. Они идут следом.
Его голодная армия. Его послушные дети. Его подданные.
Адам ждет его у входа в ресторан «Буфет „Харизма"». Он жестом останавливает новорожденных последователей Дана, вид у него ужасно самодовольный, и в глубине души Дана мелькает тень раздражения.
Да, конечно, все началось с Адама. Но без Дана ему не удалось бы сделать так много. Он и сам это признает. Без его помощи Адам не смог бы отрезать «Харизму» от внешнего мира, чтобы их никто не беспокоил. Он не знал бы, какой шаг предпринять дальше.
– Ты слишком много съел, – говорит Адам. – Я предупреждал. Тебе будет плохо.
Дан чувствует, как обе группы новорожденных рассматривают их. Интересно, что они понимают.
Нужен ли ему вообще Адам? Он может научить его чему-то еще? Кажется, что нет. Дан думает, что ему уже никогда никто больше не понадобится.
– Не беспокойся за меня, – отвечает он. – Но спасибо за заботу.
– Я беспокоюсь за план. Ты справишься некоторое время сам?
– Да, почему бы мне не справиться?
– Хорошо. Я пока поищу мать.
– Давай.
«Твоя милая мамочка. Конечно, оказалось не так просто перерезать пуповину, как ты думал», – думает Дан.
Он достает карточку-ключ. Но рука зависает в воздухе над замком двери, ведущей в помещения для персонала.
Дана окутывает волнующий запах, трудно поверить, насколько он знакомый. Естественно, именно так она пахнет. Просто он раньше не отдавал себе в этом отчета.
Спазм в груди заставляет кровь течь быстрее, коже становится жарко. И Дан снова обращается к Адаму:
– Мне нужно кое-что закончить.
Гладкий лоб мальчика хмурится.
– Что?
«Не твое дело», – думает Дан.
Он не обязан объясняться с этим мальчишкой. Если они будут сотрудничать, то Дан не собирается довольствоваться ролью подчиненного с самого начала. Если один раз дать трахнуть себя в задницу, можно ожидать, что это повторится, и не раз.
– Иди ищи мамулика. – Дан убирает карточку в карман.
Он идет к мужскому туалету и спокойно открывает дверь. Его накрывает множество синтетических запахов: моющие средства, дешевое мыло, ароматизирующие таблетки с цитрусовым запахом в писсуарах. Но ее запах тоже отчетливый.
Подошвы ботинок громко стучат по кафельному полу, и Дан знает, что она слышит эти тяжелые шаги.
За ним следом идут новорожденные. Они шумно принюхиваются. Некоторые из них еще голодные. В общих помещениях уже осталось мало еды. Большинство тех, кого не укусили, спрятались в каютах. Но Дан покажет своим последователям, где найти закуску.
Он видит в зеркале над раковиной свое отражение. Переполненные кровью сосуды в глазах полопались и стали красными.
Дан поворачивается лицом к тонкой двери кабинки. Слышит, как она пытается не дышать. Она знает, что попалась. Шансов у нее никаких нет. Ее запах с каждым ударом сердца становится все более звериным.
Дан становится ближе к двери. Так, чтобы его ботинки были видны с той стороны.
Слышен судорожный вдох, она больше не может не дышать.
Он наслаждается моментом.
Вот она, божественная справедливость. И он сам себе Бог.
Альбин
Как только за ними захлопнулась стальная дверь в конце коридора, на лестнице раздался грохот металла. Альбин не может удержаться, чтобы не посмотреть вниз.
К перилам лестницы наручником прикован мужчина. Альбин видит его блестящую лысину и широкую спину.
– Пойдем. – Калле тянет мальчика за руку.
– Это один из них? – спрашивает тот.
– Нет, я совсем недавно с ним разговаривал.
– Все те монстры тоже когда-то были нормальными людьми. – Лу становится рядом с Альбином. – Почему тогда его приковали, раз он такой безобидный?
– Иногда так делают, когда больше нет места в камерах вытрезвителя.
– Так что, можно поступать с людьми? Это ненормально.
– Это делается ради них самих, – отвечает Калле, но Альбин видит, что на самом деле он так не считает.
– Если эти монстры сюда проникнут, то у него не будет вообще ни одного шанса спастись, – замечает Лу. – Не хотела бы я так сидеть, будто поданная на блюдечке.
Альбин снова смотрит вниз. Мужчина поднимает голову. Смотрит им в глаза.
– Вот ты где! – кричит он. Наручник снова гремит о железный поручень. – Нашел ключ или нет?
– Нет, не нашел.
Мужчина встает как вкопанный, с поникшими плечами.
– Черт бы тебя побрал! Черт, черт, черт! Что мне остается? Только сидеть вот так и ждать, пока корабль утонет? Ты так считаешь? Я позабочусь о том, чтобы газетчики узнали, как вы тут обходитесь с пассажирами. Или вы именно поэтому хотите всех утопить, чтобы никто ничего не узнал?
– Я попробую найти кого-то с ключом, – кричит Калле. – Но мы не собираемся тонуть.
– Что-то явно происходит. Я слышал объявление по громкой связи, что персонал срочно собирают по причине чрезвычайной ситуации.
– Вам нет причин беспокоиться, – заверяет Калле.
Лу смотрит на Альбина. Оба они знают, какая это вопиющая ложь.
– Пойдемте. – Калле кладет руки детям на плечи.
Но Альбин не может сдвинуться с места. Прикованный мужчина начинает плакать.
– Говорила мне Лиллемур, что не надо ехать в этот круиз, – причитает он так тихо, что Альбину почти не слышно слов. – Она всегда так боялась всего, что связано с водой. Никогда в жизни она не была на пароме. Но теперь я хочу, чтобы она была рядом со мной… Ну, разве я не эгоист после этого?
Альбин отворачивается. Ему кажется, что вся «Харизма» обрушивается на них. Скоро здесь не останется ничего живого.
– Мы не утонем, не бойтесь, – повторяет Калле.
В этот раз Альбин с Лу идут за ним. Он открывает стальную дверь, и они слышат раздающиеся оттуда громкие