– Но, утаив хотя бы корку, бедняк окажется богаче!

– Он не сможет воспользоваться ею, амир. Потому что, едва уловив даже ее запах, богач со своей сворой набросится на бедняка, и жестокость его будет велика. Бедняку не удастся сохранить даже жизнь. Между тем, если он проявит честность, то выживет – ибо умеет выживать, и богачу по-прежнему нужен будет труд бедного и то, чем богата его земля и ее недра – как было угодно установить Знающему, Мудрому. Но что вместо этого предлагаете вы?

– Все делается разумно и спокойно, говорим мы. Мы выражаем согласие участвовать в предлагаемой Конференции и там, хотя и неохотно, присоединяемся к идее уничтожения ракет и зарядов. Открываем для контроля то, о чем им стало достоверно известно и что составляет приблизительно третью часть действительного арсенала. Со своей стороны, направляем наших представителей для участия во всех контрольных группах во всех странах, обладающих оружием. И одновременно опускаем наиплотнейшую завесу секретности над теми двумя третями, о которых они ничего конкретного не знают. Чтобы отвести их глаза – делаем попытку вывезти и скрыть небольшое количество единиц из первой трети, известной – потому что они в любом случае не поверят, что мы не попытаемся сохранить что-то из арсенала. Когда они поймают нас на этом – мы будем сокрушаться и приносить извинения. Если Аллаху будет угодно, они поверят в то, что больше нам скрывать нечего.

Так высказался представитель Ливии.

– Иншалла. Но уже не дожидаясь этого, – подхватил преемник багдадских халифов, – необходимо еще и еще раз прочесать все – и уничтожить всякого, кого можно подозревать в сотрудничестве с какой-либо разведкой. Даже исламских стран, не говоря уже о…

– Это уже делается, амир. Как вы считаете, пойдет ли на полное уничтожение Китай?

– Я считаю это возможным. Китай может выставить самую многочисленную армию на свете – и хорошо вооруженную обычным оружием. Так что разоружение – скорее в их интересах. Но в любом случае они не станут вмешиваться в наши дела. Между ними и Израилем нет дружбы.

– И с Америкой – тоже.

– Так что если после уничтожения ракет и зарядов с Америкой что-то произойдет…

– Думаю, в Китае не объявят неделю траура.

– Завидую Пакистану: вот там можно укрыть от любого контроля десятки ракет, даже сотни…

– Да; но от внимания их соседа укрыть это будет очень трудно: Индия в этом заинтересована вовсе не теоретически. Надо полагать…

– Азан. Время аль-магриба, амиры.

Судя по содержанию донесения, сторонники честного подхода остались в меньшинстве – во всяком случае, пока. Потому, наверное, что впрыснутый им испуг был весьма строго дозирован. Для начала. Это еще будет обсуждаться. А где разговаривают – там неизбежно происходит утечка информации, на что, собственно, и делается расчет.

Интересно, думал российский президент, закончив чтение, каким образом удалось получить этот текст? В консультациях явно участвует очень ограниченное количество наиболее доверенных лиц. Запись на расстоянии? Или все же кто-то из них… Моссад? Шин Бет? Или что там у них еще?.. Скорее всего они. А вот наши думцы катаются туда-обратно – и никто ведь не привез ни разу ничего подобного. А ведь упрекни их в этом – обидятся! Никчемный народ, хотя и обходится стране в копеечку. Ничего не поделаешь – приходится быть цивилизованными, порой даже себе во вред…

Столбовицу позвонили по сотовому и попросили перезвонить; он не стал спрашивать – кому и куда, процедура была давно известна, нужно было только воспользоваться хорошо защищенной линией. Он так и сделал: выход на такую линию у него дома давно имелся. Разговор продлился недолго, однако, судя по реакции Столбовица, на каждую его секунду приходилось немало новых забот. Во всяком случае, так подумал бы всякий, кто следил бы за хозяином дома в эти мгновения. Таких, однако, не должно было быть здесь – и на самом деле не было.

Совершая утренний туалет, а потом – пробегая свои ежедневные две мили, он продолжал думать о полученном указании; оно не вызывало в нем других чувств, кроме досады, потому что шло вразрез с его давно уже выношенным проектом, имевшим прямое отношение к московскому гостю. Замысел был элегантен и хорош; но теперь красная цена ему была – пять центов, да и этих денег за него сейчас вряд ли дал бы кто-нибудь. Такова судьба всех планов, которым не суждено реализоваться. Если бы полученные им указания подлежали обсуждению – он нашел бы достаточно убедительные аргументы в пользу своего варианта; но его об этом не спрашивали, и вся свобода действий, которой он сейчас обладал, легко умещалась в границах поисков наилучшего способа выполнения полученного приказа. Только-то. Как ни старался он произвести на россиянина впечатление человека, самостоятельно решающего, что нужно и чего не нужно делать, – сам он отлично понимал, что его самодеятельность никак не распространялась на «что» и ограничивалась лишь рамками «как».

Зато в этих пределах он мог дать себе волю. И, ритмично отталкиваясь ступнями от дорожки и равномерно, в такт шагам, дыша, он быстро и привычно избавился от чувства досады – как если бы выдыхал ее по кусочкам вместе с отработанным воздухом, – и начал строить схему выполнения приказа, не теряя ни секунды. Следовало торопиться – потому что после пробежки и душа ему предстояло завтракать в обществе того самого человека, которого полученная инструкция и касалась самым непосредственным образом.

Однако мысли эти не мешали ему каждые полминуты, почти не поворачивая головы, окидывать окружающее мгновенным, но тем не менее очень внимательным взглядом; это происходило бессознательно, такой была давно уже укоренившаяся привычка – с той еще поры, когда можно и нужно было опасаться выстрела из засады. И вот сейчас – только что – ему показалось, что в рощице на том берегу ручья – то есть примерно в двухстах ярдах отсюда – что-то блеснуло мгновенно. Бинокль – такая мысль возникла без участия рассудка. Наблюдают? За ним? Нет, скорее интересуются гостем. Может быть, свои, но весьма возможно – и чужие. Для секретных служб рубежи между своими и чужими проходят, как известно, вовсе не там, где пролегают государственные границы, контролируемые (как принято думать) и охраняемые. Они могут проходить даже через твою собственную спальню… Так вот, сейчас определить, находится ли наблюдатель с биноклем по эту – или по ту сторону такой границы, было невозможно: наблюдать могли и свои – чтобы контролировать осуществление им полученных распоряжений, – и с таким же успехом чужие: чтобы этому выполнению помешать. Ну что же: хорошая пробежка всегда приносит пользу. Не ту, так иную.

За те полмили, что оставалось еще пробежать до дома, можно было попытаться сделать из замеченного какие-то выводы – в первом приближении, разумеется. От кого мог исходить интерес? Не от обычного любителя подглядывать в замочные скважины: такими обычно бывают соседи, но ранчо его ближайших соседей находилось в пяти милях отсюда – ниже по течению, и они, как и он сам, не любили нарушать границу между его и их владениями: к праву собственника здесь привыкли относиться более чем серьезно. Нет, они тут ни при чем. И уж во всяком случае, никакого отношения к тихим службам не имели: ни к Бюро, ни к Фирме, ни к собственно Службе.