– Get Off the Air”[44], не оставлявшая камня на камне от телеканала за то, что он потакал “самым низменным инстинктам”). Но если смысл панк-рока состоял в том, чтобы просто быть другим, то в чем был смысл политики панка? Стремились ли мы в самом деле к тому, чтобы добиться власти и осуществлять ее? А изменить общество? Я никогда не верил, что Америка одумается и полюбит Dead Kennedys. Тогда почему я считал, что Америка когда-либо будет разделять мои политические воззрения? Нет ничего дурного в том, чтобы иметь непопулярное мнение: иногда оно со временем одерживает верх и становится популярным, а иногда речь просто идет о том, чтобы оставаться честным с самим собой. Но есть что-то извращенное в том, чтобы присоединяться к непопулярному мнению именно потому, что оно непопулярно, а затем сетовать на его непопулярность. Этот парадокс, кажется, заключен в самую суть панка, который никогда не мог раз и навсегда решить, чего он хочет – покорить мейнстрим или, наоборот, наслаждаться автономным от него существованием на периферии. И, возможно, он же присущ и любой “радикальной” политике, привлекающей тех, кому нравится не идти в ногу с большинством, и желающей оставаться таковой.

Разумеется, нет ни одной причины, по которой панк-политика непременно должна быть с левым или либеральным уклоном. Среди британских панк-альбомов 1977 года был и “All Skrewed Up” группы Skrewdriver, известной не столько своими буйными песнями, сколько своими буйными фанатами, из-за которых ансамблю было непросто договариваться о концертах. Skrewdriver были тесно связаны с движением скинхедов, суровых и брутальных, но в то время необязательно политизированных представителей среднего класса. Большинство ранних песен группы не повествовали ни о чем конкретном: “Пацаны с задворок, просто бухайте и деритесь // Пацаны с задворок, все отлично”. Но спустя пару лет группа Skrewdriver прекратила существование, а ее фронтмен Иэн Стюарт вернулся в начале 1980-х с новым составом – и новым целеполаганием. Один из синглов ансамбля после возвращения назывался “White Power” – он стал гимном и группы, и международного движения неонацистского панк-рока. Новая миссия требовала нового звучания, и грязный, неряшливый панк уступил место проникновенному хард-року – несколько неустойчивый, дрожащий голос Стюарта всегда был выведен очень высоко в миксе с тем, чтобы все непременно смогли распознать слова. Иногда я задумывался о том, насколько другой – и насколько более устрашающей – могла быть панк-сцена 1980-х, если бы у Skrewdriver было больше чисто музыкального таланта.

Движение Стюарта так и не покорило панк-мир, в котором неонацисты остались презираемым меньшинством. Но оно и не прекратило существование. Небольшое, но все равно тревожное количество сходно мыслящих ансамблей появилось по всему миру – Иэна Стюарта они считали своим вожаком (он погиб в 1993 году в автокатастрофе и внутри неонацистского сообщества был канонизирован как мученик во славу “власти белых”). В 1987 году Антидиффамационная лига опубликовала нашумевший отчет, по которому в Америке действовало несколько сотен “скинхедов-активистов”, “проповедующих” – а иногда и осуществляющих – “террор по отношению к темнокожим, евреям и другим меньшинствам”. После этой публикация дискуссия о скинхедах-нацистах вышла в мейнстрим: год спустя Опра Уинфри взяла интервью у пары сторонников “власти белых” в своем новом ток-шоу. Угроза, исходившая от неонацистов, побудила некоторых панков и некоторых скинхедов организовать сопротивление – они объединились в такие движения, как Антирасистское действие (АРД), оказавшееся, как и многие другие панк-феномены, более долговечным, чем кто-либо мог вообразить. Из организаций типа АРД выросло современное антифа-движение, попавшее в новостные заголовки в эпоху правления в США Дональда Трампа благодаря своей готовности (и даже желанию) сражаться с новым поколением правых – в том числе с “Гордыми парнями”, сторонниками так называемого “западного шовинизма”, носившими те же футболки “Fred Perry”, что и британские скинхеды. Подъем антифа и, с другой стороны, подъем “Гордых парней” были очередной манифестацией панк-политики, пусть и немногие это осознавали.

Еще жестче, чем панк

В начале 1980-х панк-хулиган по имени Джон Джозеф покинул родной Нью-Йорк. Он поступил на флот и перебрался в Норфолк, штат Виргиния, а уже там однажды вечером покинул базу, чтобы побывать на концерте панк-группы – точнее, ансамбля, который он считал панк-группой. На сцене он увидел нечто неожиданное: несколько темнокожих музыкантов из Вашингтона с бэкграундом в джазе и растущим интересом к растафарианству играли так быстро и с такой зловещей энергетикой, что стены буквально ходили ходуном. В автобиографии Джозеф вспоминал, что быстро пришел к выводу: он находится на концерте “лучшей группы в мире”. Первый сингл Bad Brains, “Pay to Cum”, вышел в 1980 году, как раз приблизительно в дни концерта, на котором был Джозеф, и в сравнении с ним весь остальной панк-рок звучал как то, на смену чему он по идее должен были прийти (песня длилась менее полутора минут в темпе около 300 ударов в минуту, то есть она была почти в два раза быстрее среднестатистической композиции Ramones). Музыку Bad Brains и целого поколения американских ансамблей сходной степени агрессивности назвали хардкор-панком, или просто хардкором. В начале 1980-х хардкор прижился во многих американских городах – его слушали молодые люди (они называли себя “хардкор-кидами”) вроде Джона Джозефа, искавшие что-то еще более жесткое, чем панк.

Хардкор одновременно интенсифицировал панк-рок – и отрекался от него: это был жанр двойного отрицания, восстававший против панк-восстания изнутри. Вместо ярких торчащих в разные стороны причесок хардкор-киды брились наголо – иногда подчеркивая таким образом свою связь с британскими скинхедами. Если обыкновенные панки просто подпрыгивали на концертах на месте (это называлось “пого”), то хардкорщики сигали вниз со сцены и сталкивались друг с другом на танцполе, образуя “мошпиты”, напоминавшие кулачные бои (а порой именно в них и превращавшиеся). В книге “American Hardcore” (“Американский хардкор”), увлекательной устной истории движения за авторством Стивена Блаша, Джозеф вспоминал, что, вернувшись в родной город, понял, что его панк-сцена – слабенькая и примитивная. “Мы забирались в чертовы машины, ехали в Нью-Йорк и громили все вокруг, – рассказывал он. – А там люди даже не знали, что такое стэйдж-дайвинг”.

Нью-Йорк, ранее бывший средоточием панк-взрыва, не сразу принял хардкор – тот стал настоящей силой в других местах. После того как Джозеф покинул флот (тайно и незаконно), он переехал в Вашингтон, колыбель Bad Brains и еще нескольких хардкор-групп. Он знал там нескольких хардкор-кидов, включая Иэна Маккея, лидера группы Minor Threat, которая на протяжении нескольких лет оставалась идеалом хардкор-группы, сплетая совершенные маленькие узелки музыкального адреналина, неистовые и мелодичные (в старших классах я постоянно слушал их сборник “Complete Discography”, состоявший из 26 песен и помещавшийся аккурат на одну сторону 90-минутной кассеты). Тексты