riot grrrl – первый номер вышел в свет в 1991 году. Его создательницами были девушки-единомышленницы, в том числе и Кэтлин Ханна. Кто именно заправлял процессом, оставалось неясным, но это, как объяснял один из следующих номеров, входило в правила игры: “У нас нет главного редактора, а также нет и не должно быть никакой конкретной редакционной политики”. 1990-е стали золотым веком самопальной прессы, поскольку это было время технологического междуцарствия: дешевые копировальные машины были повсюду, а интернет еще не сделал их устаревшими (несколькими годами позже один мой друг работал в копировальном салоне сети Kinko’s, откуда он воровал стодолларовые копировальные карты, которые затем продавал по десять долларов за штуку хардкор-кидам на концертах, мечтавшим печатать собственные флаеры и фэнзины). Первый выпуск riot grrrl красноречиво описывал уже вспыхнувшее восстание:

В последние месяцы широко распространились злые grrrl-журналы, потому что нам тошно от того, как мало женских голосов звучит и в обществе в целом, и отдельно в панк-рок-андеграунде. Этим долгим жарким летом некоторые из нас решили, что пора собраться вместе, канализировать нашу злость в мини-зин и выпускать его так часто, как у нас это получится.

Одной из целей движения было переписать историю панк-рока и продемонстрировать, что женщины играли в нем далеко не последнюю роль. Участницы “riot grrrl” превозносили своих предшественниц – таких как The Go-Go’s, выходцев с панк-сцены Лос-Анджелеса, со временем ставших поп-идолами 1980-х, или Поли Стайрин, ураганной фронтвумен группы X-Ray Spex, принадлежавшей к первоначальному британскому панк-взрыву, или Джоан Джетт, рок-звезды, в 1980-е познакомившей мейнстримное радио с панк-менталитетом (группа Bratmobile отдала ей дань уважения, записав заполошную кавер-версию “Cherry Bomb”, хита 1976 года в исполнении ее первой группы The Runaways). Другая цель – расширить представления о том, каким может быть панк-рок. В журнале, который музыканты Bikini Kill распространяли на концертах, было много советов и даже подстрекательства: как сколотить группу, что такое “белые привилегии” и как к ним относиться, как реагировать на гомофобские оскорбления, как противостоять сексуальным домогательствам и так далее. Самое главное, что участницы группы формулировали все это в веселом и озорном ключе – читатели ощущали, что их принимают в некое тайное общество. “Революция – это сходить на детскую площадку с подружками, – гласил один из их манифестов. – Ты висишь на турнике вверх тормашками, кровь приливает к голове. Ты чувствуешь эйфорию. Мальчишки видят твое нижнее белье, но тебе по барабану”. Самой популярной песней Bikini Kill была “Rebel Girl”, стартовавшая с блистательного отвлекающего маневра. “Эта девчонка думает, что она королева своего района!” – вроде бы с насмешкой кричала Кэтлин Ханна, но на поверку оказывалось, что композиция оправдывала и даже чествовала героиню: к финалу выяснялось, что “эта девчонка” абсолютно права.

Нетрудно понять, почему представительницы “riot grrrl” чувствовали себя чужими в панк-рок-андеграунде, где в основном действовали полностью мужские группы, а Fugazi, рассуждавшие на концертах о сексуальном насилии, были скорее исключением из правил. Мир панка был довольно агрессивной средой – не только фигурально, но и буквально: поп-мейнстрим казался многим панкам слишком мягкотелым и женственным, а свои собственные группы они, соответственно, наоборот, хвалили за крутой нрав и маскулинность (кажется, это отношение наследовало рок-н-роллу в целом, в котором термин “софт-рок” часто воспринимался как оскорбление – панки тоже были рады играть хардкор, но редко хвастались тем, что звучат как софткор). Собственно, в “riot grrrl” удивляло прежде всего то, что все эти девушки, как правило, хорошо знакомые с теорией феминизма и имеющие левые убеждения, при этом тяготели к такому реакционному, консервативному направлению, как панк-рок. В “Девушках на передовой” Сары Маркус Мишель Ноэль, радиоведущая из Такомы, штат Вашингтон, объясняла, что осознала свою панк-идентичность раньше, чем свою “riot grrrl”-идентичность: “Мне казалось, что я могу изменить панк, потому что я была одной из них. Изменить остальной мир было невозможно, потому что его частью я себя не считала”. А еще Маркус описывала вечеринку “riot grrrl” 1993 года, периода, когда энергия движения стала постепенно иссякать, на которой раз за разом звучала песня “Closer to Fine” фолк-дуэта The Indigo Girls. Это удивительная композиция, пылкая ода неуверенности, проникшая даже в эфир MTV, – сами The Indigo Girls порой ставили свою неожиданную известность на службу активизму (за несколько месяцев до описываемых событий они внезапно выступили во время Вашингтонского марша за равные права для лесбиянок, геев и бисексуалов). Тем не менее одна из посетительниц вечеринки осталась не впечатленной: “Если я еще раз услышу эту чертову песню с припевом «Я пошла к фонтану», то, кажется, кого-то тут убью”. То есть The Indigo Girls, несомненно, были феминистками – но им явно не хватало панка.

Имело ли это значение? Было легко согласиться, что панк-рок нуждался в феминизме. Но работало ли это в обратную сторону – нуждался ли феминизм в панк-роке? В начале 1990-х недостатка в музыке, записываемой и исполняемой женщинами, не наблюдалось. Почему бы либерально, профеминистски настроенным слушателям не обратиться к фолку, госпелу, R&B, афропопу или другим жанрам, не ассоциирующимся в первую очередь с крикливыми белыми мужчинами? Эти соображения волновали и некоторых представительниц движения “riot grrrl”. В изданном в 2013 году компендиуме самопальных журналов и прочих графических артефактов, связанных с движением (“The Riot Grrrl Collection”), можно прочесть списки вопросов, которые Кэтлин Ханна записала в своем дневнике в 1991-м. Первый из них метит в самую сердцевину философии движения, у руля которого она оказалась: “Как мы можем сделать нашу сцену менее белой – и с точки зрения численного состава, и по идеологии? Как мы можем взаимодействовать с феминистками за пределами панка – поддерживать их? Образовывать их? Вдохновляться ими? И стоит ли этим заниматься?” Спустя пару лет авторка фэнзина по имени Рамдаша Биксим описывала смешанные чувства, которые испытала на слете движения “riot grrrl”: “У меня было ощущение, что я одна из всего трех темнокожих девушек в зале. Вроде бы «riot grrrl» призывает к переменам, но возникает вопрос, кому здесь рады”. Теоретически движение было радо всем девушкам и женщинам, готовым противостоять сексизму. Но на практике его идентичность (и его энергия) была многим обязана вполне конкретному варианту рок-н-ролла. На флаере группы Heavens to Betsy 1994 года было напечатано искреннее извинение: “Мы часто сосредотачивались на сексизме белого среднего класса и на положении белых женщин среднего класса, поэтому невольно упустили в наших рассуждениях проблемы темнокожих женщин и женщин, принадлежащих к рабочему классу”. В по-настоящему инклюзивном движении наверняка было бы более широкое представительство американок – но в этом случае, вероятно, оно не имело бы ничего общего с панк-роком, а возможно, и с