уже говорил тебе: никто понятия не имеет, сколько пациентов ежегодно умирают в этой вонючей дыре. Ты знаешь, сколько? Сотни. Четыреста только в прошлом году. Четыреста. — Лицо у него болезненно сморщилось. — В их свидетельствах о смерти указано, что они перестали есть, или умерли от воспаления легких, или от кори, или какого-нибудь другого долбаного вируса, который им давали специально, как лабораторным крысам. И там никогда не пишут «умер от пинка в голову санитаром», «заморен голодом», «забит до смерти» или «передозировка лекарств». Потому что это вызовет подозрения у города и штата и заставит покопаться в том, что здесь происходит.

Она кашлянула, чувствуя дурноту. Ей не хотелось слушать дальше, но нужно было в точности узнать, что он имеет в виду. Нужно, чтобы он назвал вещи своими именами, уложил на место последний кусочек мозаики.

— Всем наплевать, каким образом они умирают, и это облегчает мне задачу. Отсюда можно выйти только мертвым. Вот почему пациенты считают меня своим ангелом милосердия.

Сейдж не верила своим ушам.

— Ангелом?..

— Ангелом милосердия. Или Кропси — называй как хочешь.

Она ахнула.

— Что… что ты такое говоришь?

— Ты отлично понимаешь, что я говорю. Но не забывай: преступник здесь — Уиллоубрук, не я. Уиллоубрук превращает жизнь в ад на земле.

Она напряглась и словно заледенела.

— А Розмари? Ты и ее…

— Существование твоей сестры было невыносимым, — сказал Эдди. — Когда она захотела вырваться из него, я несколько дней прятал ее и всячески отговаривал, она ведь в самом деле была мне дорога. Но Розмари умоляла меня положить конец ее страданиям.

Сейдж стиснула зубы, подавляя крик.

— Перерезав ей горло? — только и сумела выдавить она.

Элли покачал головой; лицо у него было бесстрастное, восковое.

— Нет. Когда я дал ей свободу, которой она так жаждала, я решил убить двух зайцев. Обставить так, словно ее убил Уэйн. — Глаза у него сделались стеклянными. — Ты знаешь, что он творил. Я хотел, чтобы он поплатился. Но клянусь, Розмари ничего не почувствовала. Она проглотила горсть таблеток, прежде чем я перерезал ей горло.

Сейдж почувствовала, что задыхается.

— Если ты пытался подставить Уэйна, зачем перенес тело Розмари?

Он пожал плечами.

— Я запаниковал. И еще решил, что ты должна остаться.

О господи. Так вот почему он врал и позволил доктору Болдуину снова запереть ее. Нужно убираться отсюда. Убираться от него. Но сначала — получить доказательства его вины.

— Как тебе удалось перенести ее до того, как ты повел доктора Болдуина в туннели? — спросила она. — Ты говорил, что ждал у его кабинета, пока он звонил по телефону.

— Ждал, да. Но ты многого не знаешь об этом месте. Например, того, что секретарша доктора Болдуина, якобы моя тетка Иви Картер, была лживой потаскухой. Пока Болдуин звонил, я велел ей отпустить меня на пару минут, не то я поведаю ее мужу, чем она занимается во внеурочное время с Болдуином и Уэйном.

В сознании Сейдж мелькнул образ: муж Иви в лесу, угрожающий убить доктора Болдуина.

— Доктор Картер хорошо со мной обращается, как родной дядя с племянником, — продолжал Эдди, — или даже отец с сыном. Он достойный человек, который хочет, чтобы с пациентами поступали справедливо. Он заслуживает любящей, верной жены.

— Так ты… Иви тоже убил?

— Может быть. К тому же таким образом вина падала на Уэйна.

Сейдж уставилась на него, не в силах отделаться от ощущения, что утратила связь с реальностью, хотя реальность была прямо перед ней.

— Тогда зачем ты убил Уэйна, если пытался повесить дело на него?

— Потому что он заслуживал смерти и надо было остановить его. После того, что ты сказала мне насчет Нормы, я просто не мог позволять ему и дальше бесчинствовать. Он был гребаной свиньей.

— А за что Алана?

Эдди нахмурился, явно растерянный:

— Я думал, ты его ненавидишь.

— Это не значит, что я желала ему смерти!

— Ну, он был говнюк. В конце концов он появился дома и открыл мне дверь, но был настолько пьян, что еле держался на ногах. Послал меня подальше и захлопнул дверь у меня перед носом.

— Так ты, значит, не оставлял ему записки о том, что я здесь?

— Еще как оставлял, но после того, как выдал ему по заслугам, нашел их в квартире и уничтожил.

Прикрыв ладонью рот, чтобы справиться с отвращением, она представила, как Эдди перерезает глотку Алану, рисует у него на лице клоунскую улыбку и запихивает тело под кровать. Неважно, что он говорил о «помощи» людям: он хладнокровный убийца. Затем ей пришла в голову другая мысль, и она поежилась.

— Ты сказал, я могу называть тебя Кропси. Ты… кроме Алана, ты еще кого-нибудь убивал? За пределами Уиллоубрука, я хочу сказать.

Он опустил взгляд, затем посмотрел на нее исполненными боли глазами.

— Ты знаешь, у скольких людей там собачья жизнь? Скольких детей родители избивают, издеваются над ними, морят голодом? Сколько на свете алкоголиков и наркоманов?

Сейдж ничего не ответила. Если он ищет сочувствия, то ошибся адресом. Потом она подумала о другом.

— Так ты, значит, хотел, чтобы я увидела тело Розмари в туннелях. Но почему?

— Решил, ты заслуживаешь правды. Я ведь вижу, ты хороший человек. А не знать, что случилось с близкими, куда хуже, чем знать.

— Если я хороший человек, то зачем ты так поступаешь со мной? — У нее сорвался голос. — Я не заслуживаю того, чтобы меня снова заперли.

— Извини. Но я не знаю, что еще делать. Я не могу сказать им правду. — С печалью в глазах он направился к ней, вытянув руку.

Она заставила себя замереть на месте, словно готовая принять утешительный жест, затем в последнюю секунду уклонилась, подбежала к двери и дернула за ручку. Дверь была заперта. Сейдж обернулась лицом к нему, прижимаясь спиной к холодной стали.

Эдди невесело рассмеялся.

— Ты в самом деле считаешь меня дураком? Думаешь, я оставил бы дверь незапертой?

— Пожалуйста, просто дай мне уйти. Я здесь не выживу. Мне нужно выбраться. — Она вымучила улыбку, надеясь убедить его, что они по-прежнему могут быть друзьями. Улыбка скорее походила на спазм. — У тебя все еще есть ключи. Ты можешь уходить потихоньку и навещать меня, когда захочешь.

Он подошел ближе, страдальчески глядя на нее.

— Лжешь. Ты меня боишься, по глазам вижу. И правильно делаешь, что боишься, потому что я не позволю ни тебе, ни кому другому встать между мной и тем, ради чего я здесь. Ты считаешь меня чудовищем. И хочешь, чтобы я ответил за убийство твоей сестры. Но