Сейдж сжала дрожащие губы. Так вот почему Алан никогда не позволял ей забирать почту: все это время он избавлялся от писем ее отца.

— А сейчас почему ты здесь? — спросила она.

— Потому что люблю тебя. Детектив Нолан сказал, тебе нужно где-то пожить, и я с радостью приму тебя.

Сейдж сквозь слезы взглянула на следователя:

— Когда… как вы его нашли?

— Меня, между прочим, не за прекрасные глаза в детективах держат, — заявил тот, подмигнув ей. — Я просто сделал свою работу.

Сейдж снова взглянула на отца, пытаясь совладать с эмоциями.

— Но ведь у тебя совсем новая жизнь, — тихо сказала она. — Я могу ее испортить.

— Ах, доченька, — воскликнул он, — ничего ты не испортишь! Наоборот: наладишь. Честное слово, я ужасно тосковал по вам с Розмари. У меня в голове не укладывается тот кошмар, который жизнь сотворила с вами.

Сейдж закрыла лицо руками, задыхаясь от слез. Ей казалось, сейчас она взорвется: радость и печаль были так сильны, что сердце не выдерживало. Некоторое время она просто молча плакала, затем вытерла лицо и, уняв дрожь в голосе, спросила у отца:

— А как же твоя… твои… у тебя же новая семья?

Он положил цветы на кровать и присел на край матраса.

— У меня есть жена. Ее зовут Кэти, она красивая и добрая, но детей у нас никогда не было. Зато имеются две собаки и отличный дом на Лонг-Айленде с прекрасным видом на океан и свободной спальней. И твои подруги могут навещать тебя, когда захотят.

Сейдж перевела взгляд на Хэзер, Дон и Нолана: все они растроганно наблюдали за этой сценой. У подружек был такой вид, будто они сейчас разрыдаются.

Сейдж больше не могла сдерживаться и, всхлипнув, обняла отца.

Он тоже крепко обнял ее, прижавшись лицом к ее волосам, и заплакал. И сразу же все переживания, которые Сейдж так долго держала в себе, хлынули наружу потоком слез: болезненная тоска по отцу, горе от потери матери и сестры, страстное желание иметь любящую семью, ужас и душевная боль, пережитые за последние недели, а еще — смутное чувство вины за то, что ее в итоге спасли, а тысячам других несчастных детей в Уиллоубруке была уготована другая судьба.

Глава двадцать седьмая

Март 1987 года

Потягивая утренний кофе, Сейдж стояла у окна их семейной квартиры в Бруклине и глядела вниз, на тротуар, где шли и ехали на велосипедах люди в рубашках с короткими рукавами. В городе на удивление рано установилась весенняя погода, принесшая с собой безоблачное голубое небо, и Сейдж широко распахнула окно, впуская свежий воздух.

За пятнадцать лет с тех пор, как она вырвалась из Уиллоубрука, у нее усилилась потребность в свежем воздухе и страсть к уборке. Ее муж Эллиот иногда шутил, что у нее обсессивно-компульсивное расстройство, но навязчивое стремление Сейдж к чистоте было обусловлено страшным опытом. Уиллоубрук оставил в ней неизгладимый след, и хватало запаха скисшего молока, вони туалета на заправке или дуновения помойки, чтобы вернулись жуткие воспоминания. Поэтому она без конца мыла полы и проветривала квартиру.

Хорошая погода также означала, что вечером можно будет посидеть на улице у дома отца, куда Сейдж собиралась на день рождения мачехи. Кстати, не забыть бы по дороге купить подарок. Всю неделю Сейдж не могла выбраться в магазин, разрываясь между спортивными тренировками и уроками фортепиано у детей и работой в управлении по опеке оставшихся обитателей Уиллоубрука. Но о том, чтобы явиться без подарка, не могло быть и речи: она слишком многим была обязана Кэти. Та помогла ей окончить школу и поощрила поступление в колледж. Конечно, отец тоже помогал, служил опорой и защитой, но именно мачеха поддерживала ее дух. Первые несколько лет были самыми трудными: ночные кошмары, привыкание к новой школе, скорбь о сестре и выступление в суде с показаниями об Эдди и ужасах Уиллоубрука. Но все это время отец и Кэти были рядом, и благодаря им Сейдж узнала, что такое настоящая семья.

Она села на диван, прихватив чашку кофе. Покупки подождут. Муж, добрая душа, забрал детей в парк покататься на роликах, так что можно провести утро по своему усмотрению. Разложив на журнальном столике газету, она стала просматривать заголовки в поисках двух интересующих ее статей. Одна из них нашлась на пятой странице; Сейдж прочла ее, прежде чем вырезать для своего альбома.

ГОСУДАРСТВО И СЕМЬИ ПАЦИЕНТОВ ДОСТИГЛИ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО СОГЛАШЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО УИЛЛОУБРУКА

Федеральный судья Бруклина утвердил окончательное решение вопроса о содержании в государственном центре для умственно отсталых. Реформы впервые были предложены в 1972 году и разработаны в 1975 году.

Соглашение, подписанное окружным судьей Джоном Бартелсом, подтверждает, что к концу года штат закроет центр, просуществовавший шестьдесят лет, заслуживший всенародную дурную славу как государственная школа Уиллоубрук, а ныне известный как Центр развития Стейтен-Айленда.

Вчера официальные лица штата заявили о прогрессе в перемещении пациентов из Уиллоубрука, где в палатах, некогда переполненных до отказа, сейчас содержится всего сто тридцать человек.

Новое соглашение предусматривает перевод оставшихся пациентов в интернаты, где количество мест в палате не превышает шестнадцати. Штат также пообещал к 1992 году перевести около 1200 пациентов, которые когда-то жили в Уиллоубруке, а теперь находятся в других развивающих центрах, в менее крупные учреждения.

Штат не будет выплачивать денежные компенсации семьям бывших пациентов Уиллоубрука, однако учредит специальный комитет по защите прав больных, не имеющих родственников или опекунов, которые могли бы представлять их интересы.

В 1970-х годах более 6000 пациентов теснились в устаревших палатах Уиллоубрука, кишевших паразитами. Когда родители подали в суд на штат из-за неприемлемых условий, судья Бартелс квалифицировал Уиллоубрук как бесчеловечное заведение. В 1975 году штат и семьи больных договорились о заключении мирового соглашения, согласно которому количество пациентов надлежит сократить до 250 человек.

Не верилось, что на принятие решения ушло пятнадцать лет, но начало было положено. Сейдж и сама сумела поспособствовать изменению ситуации, подыскав новый дом для многих пациентов. Даже определить личность больных удавалось не сразу, поскольку учет был поставлен чрезвычайно плохо: фотографии отсутствовали, имена записывались неверно, и для нескольких разных человек указывался один и тот же номер социальной страховки. Но, вытащив кого-нибудь из этого страшного места, Сейдж чувствовала себя на седьмом небе.

Она вложила вырезку в альбом, где хранились другие статьи об Уиллоубруке, опубликованные за эти годы. Затем