– Так вот каким образом Риан имитировал свою смерть: сначала подстроил аварию, а потом стал «живым факелом»!

У Мари вновь появилось чувство, что ее предали, и она не понимала, почему оно было настолько горьким.

– А я-то верила, что он пожертвовал жизнью ради меня!

Резкое жужжание электроотвертки – неожиданный звук для места, посвященного безмолвию, – спугнуло чайку, присевшую на склеп Керсенов. Армель бросила беспокойный взгляд на свекра, чья черная шляпа подчеркивала его бледность.

– Лучше бы вам остаться в замке, отец. – Она с раздражением покосилась на полицейских, присутствовавших на эксгумации: – Чистой воды надругательство!

Несмотря на жару, Мари не могла без дрожи смотреть на гроб, поставленный на две деревянные опоры. Сделанный из светлого дуба, он выдержал проверку временем, но медные ручки почернели, как и пластинка с выгравированной надписью: «Эрван де Керсен, 9 апреля 1944 – 12 февраля 1962».

Накануне пришел факс из Дублина. Патрик Риан погиб 3 апреля 1947 года во время пожара, от которого полностью сгорела семейная ферма. Ему было три года.

Мари, прочитав сообщение, побледнела.

– Тот, кто выдавал себя за Риана, выбрал для своей цели человека, как и он, родившегося в тысяча девятьсот сорок четвертом году, у кого не было семьи, чтобы не оставалось живых свидетелей.

– Методика, характерная для активистов ИРА, – заметил Ферсен, пробегая текст глазами.

И вновь ощущение предательства на краткий миг больно отозвалось в сердце Мари. «…Мы были вынуждены встать под защиту Ирландской республиканской армии», – объяснял ей Риан, вспоминая свою полную опасностей любовную историю с молоденькой протестанткой из Белфаста.

– Он каким-то образом вытравил из регистрационной книги запись о смерти и воспользовался записью о рождении, чтобы в январе тысяча девятьсот шестьдесят второго года заявить о пропаже паспорта.

– А месяцем позже Эрван де Керсен погиб за рулем принадлежавшего Риану автомобиля, – добавил Люка.

– Подожди… Эрван ведь тоже родился в тысяча девятьсот сорок четвертом!

– Притом его разыскивали как дезертира. Веская причина, чтобы изменить паспорт.

– Значит… Риан и Эрван – одно лицо?

– Кажется, перед нами открываются новые перспективы.

Они обменялись взглядами, в которых был один и тот же вопрос: кто же тогда похоронен в семейном склепе Керсенов?

Прокурор дал разрешение на эксгумацию. Хотя и не скрывал своего неодобрения.

Вылетел последний шуруп, и служащий похоронного бюро приподнял крышку. Прогнившее дерево треснуло, издав скорбный скрежет.

Старик пошатнулся, узловатые руки сдавили набалдашник трости так, что побелели суставы. Любопытство Армель одержало верх над чопорностью, и она наклонилась, чтобы увидеть то, что так сильно потрясло ее свекра.

Мешки с песком. На внутренней атласной обивке, покрытой пятнами плесени, покоились… три мешка.

Артюс стал белее мела. Он взглянул на мешки с песком, потом на обоих полицейских, стоявших напротив.

Когда старик заговорил, отрывистая речь выдала его полную растерянность.

– Значит, мой сын не умер?

– Это лишь подтверждает наши предположения, – ответил Люка, кратко изложив ему историю с присвоением Эрваном чужой личности.

– Но… смех, да и только! – запротестовала Армель, уже оправившаяся от шока. – Мы принимали у себя Риана несколько раз. Будь он Эрваном, уж отец-то наверняка бы его узнал?

– Эрван покинул Ланды в восемнадцатилетнем возрасте, – напомнила Мари, – а в этом году ему исполнилось бы шестьдесят два. За сорок четыре года человек может измениться до неузнаваемости, особенно если тридцать четыре из них он провел в тюрьме.

Сноха Артюса не сдавалась:

– А глаза? Взгляд? Это единственное, что не меняется в течение всей жизни.

– Цветные линзы, – объяснила Мари.

Она протянула старику, который уже не пытался возражать, портрет, отпечатанный на лазерном принтере.

– Мы взяли фотографию Эрвана в семнадцатилетнем возрасте, «состарили» ее с помощью специальной компьютерной программы и заменили голубую радужную оболочку на серую. Вот приблизительно на кого мог походить сегодня ваш сын.

Сходство с Рианом оказалось поразительным, хотя у писателя отсутствовали мешки под глазами и второй подбородок. Пластическая операция. В дальнейшем выяснится, что Риан поступил в клинику пластической хирургии в Рон-Пуэн через несколько дней после выхода из заключения.

Портрет воображаемого Эрвана задрожал в пальцах Артюса.

– Риан… Эрван… Какая разница… – с трудом выговорил старик, – оба теперь мертвы…

– Оба мертвы, но тел не обнаружено, – заметил специалист по ритуальным преступлениям. – Сами делайте вывод.

Люка посмотрел на Артюса. В голубых глазах, которые должен был унаследовать его сын Эрван, ему почудился странный блеск. Страх. Страх перед лицом близкой смерти.

– Его ужас при виде пустого гроба непритворный, – прошептала Мари, проводившая глазами согбенную фигуру удалявшегося старика.

– Акт мести еще не завершен… я говорю о писателе, – уточнил Люка. – Если Риан не захотел, чтобы в его семье знали, кто он такой, значит, с ними он еще не разобрался.

Дождавшись, когда Армель и отец сели в лимузин и выехали с территории замка, Пьер-Мари снял трубку телефона и заказал билет на ближайший международный авиарейс из Бреста.

Он бросил взгляд на стенные часы и успокоился. Если поспешить, можно успеть на последний паром.

– Повторяю: пункт назначения меня не интересует. У вас есть выбор, не так ли?

Он пододвинул табуретку к старинному шкафу и встал на нее, чтобы достать сверху чемодан.

– Лондон? А подальше, чем Англия, ничего нет? Хорошо, хорошо, пусть Лондон!

Пьер-Мари подцепил ручку чемодана, когда легкий шорох заставил его повернуть голову. Тревога овладела всем его существом, и, потеряв равновесие, он чуть не упал.

Под дверь кто-то просунул письмо.

Керсен-младший слез с табуретки и дрожащими руками вскрыл конверт.

Он был пуст.

Расколотая надвое сургучная печать изображала круг, ощетинившийся восемью маленькими черточками.

Пи Эм осторожно приоткрыл дверь. Никого. Он тихонько прошел несколько шагов по коридору. Ни души. Уставившись на конверт, он вернулся в комнату. На том конце провода взвизгивал женский голос.

– Да… Что?… Ладно, пусть экономическим классом! – скованный страхом, выдавил он.

Закрыв за собой дверь на ключ, он застыл, увидев пожелтевший листок, положенный на самое видное место кровати. «Незнакомка из Молена». Статья из «Телеграмм де Брест» от 5 июня 1968 года.