— Пап, подожди!

Сама не зная почему, Джорджи сунула руку в сумку.

Вопросительное выражение его лица сменилось подозрительным, особенно когда она вытащила камеру и отложила сумку.

— Я видела сон… нет, не совсем сон, скорее воспоминание.

Камера была ее щитом. Ее защитой. Джорджи подняла ее к глазам и включила.

— Воспоминание о том, как вы с мамой танцевали и поддразнивали друг друга. Ты перепрыгнул через стул. Мы все смеялись и были… счастливы. — Она подошла ближе. — Иногда меня одолевают подобные воспоминания… Я это все придумала, верно?

— Выключи камеру.

Джорджи ударилась об острый угол скамьи, поморщилась, но снимать не перестала.

— Я все придумала, чтобы скрыть от себя правду, которую не хочу слышать.

— Джорджи, не нужно…

— Я умею считать.

Она обошла скамью и направила на отца объектив.

— Я знаю, ты женился на ней только потому, что она ждала ребенка. И ненавидел каждую минуту этого брака.

— Ты слишком драматизируешь.

— Скажи правду. — Она уже была мокрой от пота. — Только один раз, и я больше никогда об этом не заговорю. Я не собираюсь тебя винить. Ты мог бы бросить ее беременной, но не бросил. Ты мог бы уйти и от меня, однако не ушел.

Пол вздохнул и снова поднялся на крыльцо, словно ему предстояла утомительная встреча, которой невозможно избежать.

— Все было совсем не так.

Джорджи обошла его и встала между ним и крыльцом, не давая пройти.

— Я видела ее снимки. Она была очень хорошенькой. И по-моему, любила повеселиться.

— Джорджи! Немедленно убери камеру. Я уже говорил, что мать любила тебя. Чего еще тебе…

— Ты также твердил, что она была легкомысленной, но, очевидно, пытался выразиться дипломатично. — Ее голос дрогнул. — Мне плевать, если она была всего лишь проституткой! И если я всего лишь результат одноразового секса! Я хочу…

— Довольно! — Он ткнул пальцем в камеру. На виске пульсировала вена. — Немедленно выключи камеру!

— Она была моей матерью. Я должна знать! Даже если она была еще одной бимбо, по крайней мере ты мог бы сказать мне!

— Она была не такой! И больше никогда не говори ничего подобного!

Пол выхватил камеру из рук Джорджии и швырнул на изразцы. Объектив со звоном разлетелся по полу.

— Ты ничего не понимаешь!

— Тогда скажи!

— Она была любовью всей моей жизни!

Его слова повисли в воздухе.

Ее била дрожь.

Их взгляды скрестились.

Мучительная гримаса исказила его лицо.

Джорджи пошатнулась и едва не упала.

— Я тебе не верю.

Отец снял очки и тяжело сел на резную скамью.

— Твоя мать была… ослепительна, — хрипло выдавил он. — Очаровательна… Смех был так же естествен для нее, как дыхание. Она была умна, куда умнее меня, и очень остроумна. И безмерно добра. Не умела видеть зло в людях. — Он положил очки рядом с собой. Рука его дрожала. — Ее не сбивала машина, Джорджи. Мама увидела, как беременную женщину избивает ее парень, и бросилась на помощь. Он выстрелил твоей матери в голову.

— Нет! — ахнула Джорджи.

Пол оперся локтями о колени и низко опустил голову.

— Боль, которую я испытал, узнав о ее смерти, была почти невыносимой. Ты не понимала, что она ушла навсегда, и все время плакала. Я не мог тебя утешить. У меня едва хватало сил накормить тебя. Она так сильно любила нас и очень расстроилась бы, узнав, как я слаб. — Он потер лицо ладонями. — Я перестал ходить на пробы. Не мог снова пережить эту боль. И пообещал себе, что никогда не буду любить другого человека так сильно, как любил ее.

У Джорджи мучительно сжалось сердце. Легкие не пропускали воздух. Она задыхалась.

— И ты сдержал обещание, — прошептала она.

Он поднял на нее глаза, полные слез.

— Нет. Не сдержал, и смотри, куда это нас привело.

До Джорджи не сразу дошел истинный смысл его слов.

— Так это я? Ты так сильно любишь меня?!

— Ты удивлена? — горько усмехнулся Пол.

— Я… в это трудно поверить.

Он ногой отбросил разбитую камеру.

— Полагаю, я тогда действительно хороший актер.

— Но… почему? Почему ты был так холоден, так…

— Потому что нужно было держаться, — свирепо прошептал он. — Ради нас. Я не мог позволить себе расклеиться.

— Все эти годы? Но она так давно умерла.

— Отчужденность вошла в привычку. Стала безопасным местом, где можно спокойно существовать.

Впервые на ее памяти он выглядел старше своих лет.

— Иногда ты так похожа на нее. Твой смех. Твоя доброта. Но ты более практична, чем она, и не так наивна.

— В этом я больше похожу на тебя.

— Ты такая, какая есть, и именно за это я тебя люблю. Всегда любил.

— Но я никогда не чувствовала себя… слишком любимой.

— Знаю, и я не… не мог понять, как это изменить, поэтому делал все, чтобы твоя карьера была успешной. Но постоянно сознавал, что этого недостаточно. Совсем недостаточно.

Жалость росла в ее душе вместе с грустью. Как же много он ей недодал! Несомненно, ее мать, женщина, которую описывал Пол, совсем не хотела видеть его таким.

Он снял очки. Потер переносицу.

— Когда я видел, что творилось с тобой после ухода Ланса и как ты страдала, я был готов его убить. Но сам не сумел тебя утешить. Наверное, из-за этого ты вышла за Брэма. Я не могу забыть прошлое, но если ты любишь его, попытаюсь…

Джорджи едва не запротестовала, однако вовремя прикусила язык.

— Пап, я понимаю, что обидела тебя, сказав, что сама займусь своей карьерой. Но я хотела, чтобы ты просто… был моим отцом.

— Ты ясно дала это понять. — Сейчас он выглядел скорее встревоженным, чем оскорбленным. — Но у меня в связи с этим возникла проблема. Слишком хорошо я знаю этот город. Может, я эгоист или зря беспокоюсь, однако не верю, что кто-то еще поставит твои интересы выше своих.

В отличие от него. Он всегда прежде всего заботился о ней, даже если результаты оказывались не совсем удовлетворительными.

— Пожалуйста, доверься мне, — мягко попросила она. — Я всегда готова узнать твое мнение. Но окончательное решение — верное или неверное — будет моим.

Отец нерешительно кивнул.

— Полагаю, давно пора, — вздохнул он и, нагнувшись, подобрал разбитую камеру.

— Прости. Не сдержался. Я куплю тебе другую.