— Вам видней. Но Катарина бы так никогда не поступила. А у вас получилось. Только вот прикрыть бордель не получится. Есть много ненавистников Святой Церкви, но нет никого, кто бы выступил за закрытие Белого дома. А вы понятия не имеете что такое в нашем мире бордель.

— Да ладно? — усмехаюсь я.

— Да, это не просто приют — это дом. И порой единственный дом для таких как я. Для сирот, для обиженных судьбой, для нуждающихся.

— И никого там не заставляют заниматься проституцией?

— Нет, но даже там надо чем-то зарабатывать.

— Ну правильно, а что ещё умеют такие избалованные красавицы как ты? Только презрительно высокомерничать, пользоваться платком да раздвигать ноги.

И ничего я сейчас не хочу больше, чем действительно отправить её обратно в этот «отчий дом». Всё же король был бесконечно прав: нечего ей было здесь делать. Нечего. Но вот почему не разрешает Барту жениться? Неужели хочет другу лучшей участи? Или что? И эта чёртова ревность, которую я душила в себе с того самого дня, когда он Барту даже трахать её запретил, снова подступила к горлу как изжога. Неужели решил оставить её себе, чтобы отрываться на всю катушку, когда меня здесь уже не будет? Это у меня Наполеоновские планы по его спасению, он-то думает о том, чтобы меня отпустить и умереть.

— Я просто делаю то, что мне велят, — напоминает Марго о своём присутствии.

— Тогда, пожалуй, я и правда поговорю с королём. Пусть велит тебе возвращаться назад. Туда, где тебе, ничего больше не умеющей делать, но такой стыдливой и с претензиями, самое место. А сейчас… пошла вон!

И без сил падаю на стул, когда дверь за ней закрывается.

— Вот же сучка! Сговняла всё настроение.

Хотела, как лучше, а получилось, как всегда. Ещё я и крайней вышла. Пригрела на груди змею, называется. А она чуть почувствовала за собой силу, подняла голову и давай мне зубы показывать, приличную даму из себя строить и мне ещё указывать: так не говорят, так не делают. Вот пусть сами теперь, как хотят. Какое мне до них всех дело. У меня и своих забот хватает.

— Войдите! — кричу я на робкое пошкрябывание в дверь.

— Ваша Милость, — склоняется в поклоне Вит.

— Заходи, Одуванчик, — предлагаю я Виту стул, ещё не остывший после высокомерной задницы Марго.

— Вы просили после обеда, — оказывается он сесть.

— Сядь, говорю! Вот только ты ещё не беси меня. И рассказывай уже свои несрочные новости.

— Приехали вещи Его Величества из Империи, — садится он, подчиняясь.

— Настроение под ноль? Здравствуй, крепкий алкоголь! — наливаю я полный бокал вина вместо ответа. Отхлёбываю. — В этом есть что-то необычное? Что хозяин уехал вперёд, а вещи несколько дней тащились следом?

— Не в этом, — оглядывается он на дверь, услышав стук. — А в том, что из всех только один сундук он приказал отнести в свой кабинет и не велел камердинеру его открывать, — а теперь косится он на закрытое окно, в которое как раз и стучат с улицы.

— Не пугайся, это мой друг Карл, — иду я открывать, пока фей там не окочурился от холода.

«Хотя нет, — демонстративно сажусь к нему спиной на подоконник, — пусть пошевелит немного крылышками на улице, а потом скажет мне ещё раз, что это просто затяжные дожди, а никакая не осень».

— Там, наверно, какой-нибудь сюрприз. Может, подарки. Вот король их и спрятал пока. Что-то ещё? — нахожу я простейшее объяснение, но скорее для юного Витарда, не для себя.

— Месье Ля Поль спрашивает можно ли ему взять кого-нибудь в помощники, чтобы записывать перевод, который он делает для вас. Тогда дело пойдёт быстрее.

— А ты писать умеешь? — получив кивок в ответ, я достаю я из кармана один из своих карандашей. — Только не вздумай ни с кем поделиться или кому-то показать то, что будешь писать.

— Так точно, миледи, — подскочив со стула хватает он протянутый жёлтый «Кох-и-нор».

И только после этого я приоткрываю створку, стук в которую уже грозит закончиться сменой витража.

— Добро пожаловать, дорогой друг, Карлсон! Ну, и ты заходи. Как погодка, Карлито? — провожаю его глазами, когда с лёту он распластывается на тёплых камнях дымохода.

— А-а-а! Тепло! Кайф! — сползает он вниз как расплющенная лягушка по стеклу.

— Знакомься, Карло, мой тайный агент Вит.

— Мы знакомы, — усаживается фей, опережая поварёнка с ответом и роняя иконку. Проводив её взглядом, он машет белобрысому: — Здорово, пухлый!

— Здорово, зелёный мух, — не остаётся в долгу Вит.

— А у тебя есть новости? — наклоняюсь я сама за упавшим образчиком местной религии, сдуваю пыль, и, сдвинув фея, водружаю на место. — Удалось проследить где Его Величество был вчера вечером?

И в своё оправдание хочу сказать, что я только сегодня обещала королю больше не расспрашивать куда он ездит. Но следить за ним, если что, он мне ведь не запрещал.

— Вчера — у Фарада, — потирает Карл озябшие ладони.

— Что прямо до ночи сидел?

— Не знаю. Я долетел за ним до дома знахарки, но не ждал, когда он выйдет, — смахивает фей капли со штанов. — Когда уже снова будет солнце? Задолбал этот дождь. Всё мокрое.

— Мокрое, мой друг Карло, это сильно напуганное сухое. А солнце будет всю зиму… светить, но не греть, — заставляю я их обоих с недоумением моргать и продолжаю допрос: — А позавчера вечером знаешь, где он был?

— У ведьмы.

— То есть?

— Спешился у Говорящего моста. Его люди забрали коня, а он пошёл в лес.

— А до этого?

— Тоже у ведьмы, — когда Карло пожимает плечами, вступает в разговор Вит и поясняет на мой удивлённый взгляд: — Мой брат — один из его людей, что охраняют мост. И он взахлёб хвастал, что Его Величества похвалил его за то, что тот накрыл его вороного попоной, чтобы седло не промокло, пока сам ходил в Мёртвый лес.

— А из вас выйдет неплохая команда, парни, — скрещиваю я на груди руки. — Может, подскажите мне ещё где белую ленту найти, которую церковники на венчание приносят, и цены вам не будет.

— Так вы у брата Августа спросите, — почесав затылок, предлагает Вит.

— Кстати, Август, — сажусь я за стол и достаю свой блокнотик. — Его нет, он уехал в центральную епархию, — задумчиво стучу я карандашом по столу.

Августа то я не записала. А вёл он себя странно. Я как раз пошла спросить у него про брак Барта и Марго, который хотела устроить. Не знала, не воспротивится ли этому церковь. И церковь-то как раз не воспротивилась, но кто бы думал, что этому может помешать невесть что задумавший король.

И священник в этот день уезжал в большой спешке. Обещал мне каждый день молиться за здоровье короля и выразил сожаление, что я «не понесла».