— А это от Тигиля далеко?

— Как ни крути, больше двухсот километров. Их не каждый пройдет. Заранее говорю.

— Ну, а дальше как лететь? — не унимался Яровой, делавший записи в своем блокноте.

— Дальше? Возвращаешься в Петропавловск и прямым рейсом в Усть-Большерецк. Там ты сядешь в лодку. Тридцать километров по реке пройдешь на лодке до поселка. Отсюда по косе восемнадцать километров пешком, потом на какой-нибудь посудине доберешься до устья и вылезай. Двенадцать километров от устья до совхоза пешком. Вот так. И все.

— Нет, не все! А мой Трубочист? — напомнил Яровой.

— А Журавлев? Так он на Сахалине! А в Соболево недолго был на поселении. Стоит ли туда. Из-за этого лететь?

— Стоит.

— Но это тоже отдельный рейс. В другом конце Камчатки. Видишь?

— Вижу. Сколько туда лететь?

— Часа три с лишним.

— А в Оссору?

— Семь часов.

— В Тиличики?

— Восемь часов. А с заправкой — все десять.

— В Тигиль сколько лететь?

— Тут уж как повезет! Заранее ничего не угадаешь. Можешь за месяц не добраться…

— Я про летные часы.

— А! Ну считай — восемь до Оссоры, плюс три часа до Паланы, да два часа до Тигиля. А потом ноги в руки. И на нарту. Там собакам под хвост по мотору и в Воямполку. Как ни старайся, не меньше трех дней в один конец. Если без приключений по пути обойдется. Вот так.

— А в Усть-Большерецк?

— Три часа полета.

— Да, ну и пораскидали вы их! — развел руками Яровой.

— Ничего не поделаешь. Чего заслужили, то и получили, — сокрушенно качал головой начальник спецотдела. И добавил: — Тебе надо вылетать не из Елизово, а с Халактырского аэропорта местных линий.

— Спасибо, — протянул руку Яровой. Собеседник пожал ее, вздохнув тяжело, сочувственно.

Через три часа самолет взял курс на Тиличики. Предстоял долгий, трудный полет.

Старый «кукурузник» неуклюже перевалившись с боку на бок, махнул крыльями всем стоявшим внизу и развернулся носом на север.

Внизу промелькнули дома, улицы. В вот и бухта, сверкнув, исчезла под крылом. Самолет набирал высоту, сияя в солнечных лучах. Аркадий увидел солнце. Яркое, горячее, оно как факел освещало путь самолету, не давая ему сбиться с пути.

Магомет запил по-черному. Можно себе позволить. Да и что теперь осталось ему? Жизнь — не в радость. Деньги есть, но ими не вернешь прошедшие годы. Они ушли. Не выкупить у судьбы. Старость подкралась незаметно. Теперь — все. А ведь не думал, что вот так повернется. Что расплата будет столь жестокой. Понял недавно. Совсем недавно.

Как только закончился срок поселения Рафита в Каменском, он взял отпуск, увольняться не стал из осторожности и, вытащив из чемодана французское пальто, костюм, рубашки из яркого шелка, несмотря на стоявшее в ту пору лето, оделся и поехал в свое село. Жениться. Выписав аккредитив, предусмотрительно зашил его в карман пальто, чтоб не потерять. И, взяв в дорогу лишь скромную сумму, решил купить подарки невесте в селе. Так удобнее и дешевле, подумал он.

Улицы, нагретые солнцем, раскалились. Но Рафит принципиально не снимал пальто. Лишь расстегнул, да и то, не столько от жары, а чтобы все встречные видели, что под пальто костюм имеется. И не какой-нибудь дешевенький, а из настоящего бостона. Черного, как ночь.

Но навстречу Магомету никто не попался. В эту полуденную жару все спали, завесив окна домов. Никто не видел приезжего. И тот, разозлившись на земляков, поругивал их про себя нехорошо.

О его приезде село узнало лишь вечером. Да и то случайно. От старухи соседки, какая по просьбе Рафита приводила его дом в порядок. Убирала, отмывала, отчищала грязь, пыль. Рафит ей заплатил. И старушка старалась.

Сам Магомет в это время отбивал доски, какими забил окна перед отъездом, приводил в порядок двор. Подметал его тщательно. Все ж событие предстояло важное. Старался.

Соседка побелила избу, теперь окна отмывала, но почувствовав, что до вечера, как просил Рафит, ей не управиться, позвала дочь. Та пришла. Магомет не мог отвести от нее глаз. Девушка за эти годы похорошела еще больше. Над губой пушок пробивался. Брови срослись на переносице и походили на два крыла. Глаза, как бархат, что по самой дорогой цене продают в магазинах. Щеки румяные. Губы чуть припухшие. А дальше… Голова Рафита закружилась. Он уже представил, как будет обнимать ее. Свою. Жену. И в груди все загорелось.

Он заговорил с нею. Девушка отвечала. И, о ужас! Она студентка! На последнем курсе! Юрист! Магомет вышел во двор. Жена образованная, да еще юрист! Нет, женщина никогда не возвысится над мужчиной. Но может и эта не очень-то держится за свой диплом и за науку. Рафит решил вернуться в дом. Снова заговорил с молодой соседкой. Но нет! Оказалось, что замуж она и не собирается. Хочет в аспирантуру пойти. Магомет не знал, что это такое. Но раз туда идут незамужние девушки — хорошего мало в ней. И спросил:

— А культурно ли одиночкам бегать по всяким аспирантурам, заниматься там неизвестно чем, вместо того, чтобы, работать, как их бабки, растить детей?

Девушка непонимающе смотрела на Рафита. Потом вся вспыхнула, и, бросив тряпку, убежала домой.

На следующий день Рафит пришел к ним в дом свататься. Мать, узнав о причине прихода соседа — засуетилась. Кумыс подала. Старик отец одобрительно улыбался. Прослышал от жены, что у соседа куча денег. И предложив соседу место рядом с собою на ковре, позвал дочь. Та, узнав зачем ее звали, не склонила покорно голову. А рассмеявшись в лицо Рафиту, сказала:

— Папа, ты меня хочешь выдать замуж? Но за кого? Я не вижу жениха. Если ты говоришь о соседе, то это старый ишак! А где же жених? — и, взяв чашку кумыса у Рафита, вылила ее вон.

Магомет вскочил. Отказ он бы стерпел, но оскорбление — нет! И только хотел проучить соседку, как та, повернувшись к нему, ударила его по лицу, крикнув:

— Уходи.

Он ушел, но решив назло соседке жениться на другой, более молодой и красивой, чем она.

Но на следующий день он снова получил отказ. Уже от отца девушки:

— В старые времена мы отдавали дочерей за тех, кто большой калым даст. Тогда много было бедных и мало богатых. Но у богатых имелось много жен. Теперь нет бедных. Всем кушать хватает. И я свою дочь не продам, как овечку. Спрячь свою сберкнижку. У меня тоже есть такая. И денег не меньше. Но мне, имей я вдесятеро больше, не купить за них жену себе. Стар я стал. И ты только немногим меня моложе, иди, старый волк и тот умеет в степи умереть один. Иди! Мы — старики, никому не нужны.

Через три дня Рафит решил испробовать счастья у других. Но и там отказ. Отец девушки вывел Рафита во двор и сказал на ухо ему: