ВУЗ с прочной репутацией.

— А как же музыка?

— Музыкой я занимаюсь для развлечения.

— Как же можно заниматься музыкой «для развлечения»? — с непередаваемо ядовитым выражением лица спрашивает подошедший длинноволосый мужчина с перхотью на нешироких плечах.

— Очень просто: я пишу то, что нравится мне, моим друзьям, моим слушателям. Я пишу для простых людей то, что они хотят услышать.

— Композитор должен воспитывать!

— Именно поэтому я не считаю себя композитором, хотя кто-то считает иначе.

В это время в дальнем конце комнаты дуэт из флейты и ксилофона заиграл «Либертанго».

— Видите, есть люди, которым моё непрофессиональное творчество, оказалось, по вкусу.

— Талант даётся в награду за трудолюбие и преданность музыке! — вещает перхотный.

— Тот, кто раздаёт людям талант, ленивое и безалаберное существо вроде меня. Оно не выискивает достойного, а вываливает всё разом на случайно попавшегося балбеса. — парирую я.

В зале засмеялись, а перхотный аж подпрыгнул:

— Неправда!

— У меня есть свидетель, готовый под присягой подтвердить то, что я сказал. Хотите, я дословно процитирую его показания?

— Пожалуйста… — обескуражено и опасливо бормочет перхотный.

Его можно понять: а ну как вдруг я оказался буйно помешанным? Вдруг укушу?

— Цитирую дословно, как указано в протоколе:

О небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений — не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан —

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного? …

Секундная пауза, и комнату сотрясает хохот.

— О Моцарт, Моцарт! — завершает стихотворную строку величественный коротышка, пригласивший меня — Да, Юрий, ты прав, у тебя очень авторитетный свидетель.

В толпе слышатся шепотки, люди передавали по цепочке: «Это же „Маленькие трагедии“, „Моцарт и Сальери“ Пушкина».

Да-с, милостивые судари и сударыни! Заодно выяснилось, что многие представители богемы знает классику, но только ту, что на слуху.

— Ты владеешь ксилофоном? — вдруг шёпотом, на ухо, спрашивает меня Катя.

— Да, а что?

— «Проститься» сможешь исполнить?

— Легко.

— Тогда сейчас мы устроим собравшимся маленький сюрприз. — шёпотом говорит мне Катя, а уже во всеуслышание, громко объявляет — Мадам и месье, сейчас Юрий Бобров, с моей помощью, исполнит свою новую песню. Вы позволите?

Говорит она с явно слышимым французским акцентом. Оно и понятно: это простой человек легко воспримет другого человека таким, каков он есть, а тут интеллигенты, для них важно, что Катя французская принцесса, а не дворник или сварщик.

Подходим к музыкантам, они легко позволяют нам воспользоваться инструментами. Катя берёт флейту, я становлюсь к ксилофону. Отыгрываем вступление, и Катя запевает. Поёт она так, что становится понятно: эта песня создана именно для неё. Эта женщина любила и теряла. Она пережила пик страсти, в ней рождались и умирали надежды, в её душе уже стихли ледяные шторма и огненные бури. Теперь ей не страшны камнепады предательства. Но в душе осталась надежда на нечто чистое и светлое, сохранилось же оно в этом мире? Ей нужна всего лишь капелька любви и верности, и она растворится в этой капельке как крупица соли в водах океана.

По минутам осыпается

Ожидание невозможного

Ранним утром просыпается

От движенья неосторожного.

Как молчание ледяной зимы

Нас закутало неизвестностью,

Здесь так долго друг друга искали мы,

И, конечно, пропали без вести

Проститься

Нету сил, закрываю,

Я глаза закрываю,

Сквозь туман уплывая

По аллеям столицы

Проститься

За потерей потеря

И года полетели

За дождями метели

Перелетные птицы[97]

Шквал аплодисментов. Во втором ряду аплодирующих зрителей стоит лошадиноликая дама со своим мужем. Посыпались просьбы исполнить ещё что-нибудь. Гляжу на Катю: как она?

— Мадмуазель шант ле блюз — говорит мне она.

Играю вступление, а Катя поёт по-французски и по-русски:

Y’en a qui élèvent des gosses au fond d’un H.L.M.

Y’en a qui roulent leurs bosses du Brésil en Ukraine

Y’en a qui font la noce du côté d’Angoulême

Et y'en a même qui militent dans la rue avec tracts et banderoles

Et y’en a qui en peuvent plus de jouer les sex-symbols

Y’en a qui vendent l’amour au fond de leur bagnole

Mademoiselle chante le blues

Soyez pas trop jalouses

Mademoiselle boit du rouge

Mademoiselle chante le blues

Есть те, кто воспитывает детей в многоэтажках

Есть те, кто слоняются между Бразилией и Украиной

Есть те, кто играет свадьбу в стороне Ангулема

Есть те, кто выходит на улицы с листовками и плакатами,

И там есть те, кто еще не может больше быть секс-символом,

Есть те, кто продают любовь на задних сиденьях машин[98]

Девушка поет блюз,

Не будьте так завистливы, господа!

Девушка пьет красное

Девушка поет блюз

— Это твои мелодии? — подскакивает ко мне величественный коротышка, когда мы закончили, и взяли со стола по бокалу шампанского: нужно освежиться.

— Мелодии мои. Текст первой песни принадлежит Дине Нурпеисовой, а второй — Кате Траутманн.

— Я хочу поставить твоё произведение на малой сцене нашего театра.

— У Большого театра есть малая сцена? — изумляюсь я.

— Нет, я говорю о другом театре. — морщится коротышка — Я хотел бы поставить музыкальный спектакль. Жаль, что ты отдал «Призрак Оперы» сибирякам, но может у тебя есть что-то?

Как-то быстро коротышка съехал с Вы на ты. Я человек старого замеса, ненавижу панибратство, но объяснять — не поймёт. А накажу-ка я его рублём!

— Мюзикл по мотивам «Собора Парижской Богоматери» устроит?

Глаза у коротышки делаются по полтиннику, дыхание сбивается, слышится только его сиплое восторженное «ДА!!!!!».

— Тогда выходите на Ирину Короткову, она сейчас концертирует с Дином Ридом, контракт я заключу только через неё.

В глазах коротышки апокалипсис: там и крушение надежд, и поругание святынь, и горящие синагоги, и деревенский дурачок, обдуривший и взявший за яйца столичного мажора.

А меня уже тянет за рукав следующий собеседник.

* * *

Уже ночь, когда мы выходим из Большого театра и идем к гостинице, где живёт Катя.

— Откуда ты знаешь, что я представительница старинного аристократического рода? — настороженно спрашивает Катя.

— А что, я угадал?

— Угадал! Но как?

— Случайно. Как там, у классика сказано: «вот врешь, врешь,