существенного сделать. В этом смысле даже объяснения вроде тех, что украинцы не заслуживали помощи за свое предательское поведение в Бресте, больше пустой звук, чем апелляция к реалиям.

Очередная безосновательная ставка на внешнюю силу как определяющий фактор, возможную альтернативу была априори проигрышной, что в полной мере и подтвердила практика. А результат – не только утраченные надежды, но множество потерянных украинских жизней, сломанных судеб, гигантских экономических потерь.

* * *

Вопрос о власти решался в иной плоскости, в соперничестве, столкновении с другими силами. На первый взгляд, это были в значительной мере родственные по происхождению и социальной природе силы, а именно – крестьянство, составлявшее подавляющий контингент повстанчества 1918–1919 гг. Под руководством Директории оно буквально смело с политического лица Украины гетманщину. Однако, имея колоссальную по тем временам силу (300-тысячное войско), оно уже в начале 1919 г. сочло свою миссию выполненной: власть, отбиравшая полученную в результате революции землю, уничтожена. Надо поспешить домой, не пропустить повторного дележа вожделенной земли.

Власть УНР в целом, а не только войсковое начальство не смогла найти нужных механизмов для упрочения своих позиций, чем могли быть регулярные вооруженные силы. Добровольческие формирования мгновенно распались. Под командой С. В. Петлюры к концу января 1919 г. осталось не более 20 тыс. штыков, да и те непрерывно таяли, часто сотнями переходя на сторону противника. Безусловно, серьезную отрицательную роль тут сыграл и режим атаманщины, инициированный и поощряемый главным атаманом.

Противником же была советская власть, опиравшаяся в Украине преимущественно тоже на повстанческий элемент, тоже на крестьянство. Однако на то крестьянство, которое разуверилось в украинских партиях, создавших Директорию, и на практике убедившееся, что последовательными выразителями, защитниками его интересов (во всяком случае, с начала революции и до ее последнего момента) являются большевистская партия, власть Советов. Получившая начало в «нейтральной зоне» с таращанских и черниговских полков (дивизий) Украинская Красная армия отличалась от петлюровских, атаманских формирований тем, что ее становление, развитие оказалось иным. Здесь проявилась противоположная тенденция – стихийные добровольческие очаги, объединения постепенно трансформировались в регулярные части с четкой структурой, жесткой дисциплиной, единоначалием, авторитетом командиров. Почти 50 тысяч воинов Украинской Красной армии (Украинского фронта) на середину февраля 1919 г., практически полностью представлявшие местное население[722], предопределили исход борьбы за восстановление советской власти фактически на всей территории Украины в первые месяцы 1919 г.

Вполне обоснованно в докладе главного командования Красной армии В. Ленину и РВС республики от 23–25 февраля 1919 г. отмечалось: «Успешность пропаганды в рабочих районах, вооруженная поддержка повстанческих украинских групп создали столь благоприятную обстановку для решения первоначальных задач по созданию выгодного исходного положения для начала борьбы с объединенными войсками Согласия (Антанты. – В. С.) и южных белогвардейских армий, что успех превзошел всякие ожидания. В настоящее время прочно занята линия Днепра от Киева до Екатеринослава и Александровска, и партизанские украинские части, проникнув глубоко в Правобережную Украину, продвигаются к берегам Азовского и Черного морей… Такой крупный успех был достигнут почти исключительно многочисленными украинскими повстанческими войсками…»[723]

Обобщая объективные данные эскалации в начале 1919 г. Гражданской войны в Украине, видный партийно-советский работник, член Реввоенсовета Красной армии Украины В. П. Затонский весомо заключал: «Советская власть пришла на Украину не с регулярной армией, а с партизанскими отрядами крестьянских революционеров»[724].

На определенных этапах, решительно выступив против откровенных олицетворений старого мира, неприкрытой реакции (австро-германских оккупантов и антантских интервентов, гетманцев и белогвардейцев), повстанческие элементы (в том числе и в организованном виде – военными формациями) вливались в ряды социально радикальных лагерей.

Так, в первые месяцы 1919 г. достаточно показательным воплощением данной тенденции стал переход на сторону Красной армии целых объединений под руководством Н. Махно и М. Григорьева, составлявших большую часть солдат и офицеров Заднепровской дивизии под командованием П. Дыбенко.

Бесспорно, здесь проявлялись и симпатии значительной части крестьянства к концепциям, предлагавшимся большевиками, надежды на то, что только советская власть принесет желанное решение земельного вопроса.

При этом повстанческая масса (а еще больше – ее предводители), морально солидаризируясь с общими устремлениями к преодолению эксплуататорских моделей общественного устройства, при малейших разногласиях (а то и трудностях) готова была резко свернуть с пути, который прокладывался силами, олицетворявшими в то время социальный прогресс. Отсюда невероятные, труднопостижимые, на первый взгляд, шараханья, противоестественные компромиссы и союзы, затем неожиданные их разрывы и т. д.

Взяв в руки оружие для защиты своих интересов (на первом месте здесь, несомненно, был имущественный фактор), повстанцы не могли разорвать пуповину, удерживающую их при земле, на которой они родились, жили, работали. И, если даже обстоятельства заставляли их на короткое время удалиться от родных домов, они непременно искали возможность любой ценой вернуться обратно. Что творилось за пределами малой родины, их почти не беспокоило, хотя окружение практически всегда оставалось враждебным (по крайней мере, недружественным, потенциально малодружественным), обусловливая неотвратимое военное столкновение в ближайшей или дальнейшей перспективе. И трезвый анализ соотношения сил никак не мог внушать обнадеживающие ожидания будущего.

Бесспорно, земля оставалась основным вопросом для крестьян. Они стремились к ней инстинктивно и готовы были защищать свои права против любой власти, даже той, которая инициировала революционные преобразования на селе, однако проявляла то ли непоследовательность, то ли ошибки и просчеты.

Естественно, вышеотмеченное имело не кратковременное значение. Оно с неизбежностью должно было заявить о себе в дальнейшем как основа для определения новых предпочтений и столь же выношенных отказов от тех комбинаций в международных ориентациях и построениях, которые не воспринимались массовым сознанием украинства, по крайней мере – преобладающей массой ее критически мыслящего и политически активного элемента.

XIV. Объединиться, чтобы выстоять и победить

В критике революций (и Февральской, и Октябрьской, а вместе – Великой Российской) их современные интерпретаторы особое ударение делают на фактах разрушения империи, ликвидации ее статуса некогда незыблемого централизованного государства, обращения в общественно-политической практике к демократическим принципам, приведшим к возникновению национально-государственных, этнически-территориальных образований. Национально-освободительные движения, перераставшие в отдельных регионах в подлинные национальные революции, именуют сепаратизмом, вредной деструкцией, заразными губительными синдромами, ввергнувшими великую державу в процесс распада (мягче – полураспада), в бездну беспроглядного хаоса[725].

Конечно, появляются подобного рода суждения, оценки и выводы не на пустом месте, не лишены они определенного смысла и логики. Вместе с тем есть основания не во всем солидаризироваться с ними, а в ряде случаев вступать в научную полемику.

Механизм возникновения революций чрезвычайно сложен, но в самом общем виде и достаточно просто объясним. Перерыв постепенности в общественном развитии сменяется масштабным взрывом, качественным скачком не столько по воле революционеров (хотя без них он также невозможен), а