тогда, когда социальные и межнациональные противоречия достигают антагонистических значений и иного выхода, как попробовать разрешить их самыми радикальными методами, не остается[726].

Именно так и случилось в 1917 году с Россией. Неспособность, неготовность правящих элит направлять, осуществлять дальше поступательное движение страны в рамках существующего правопорядка, вызревший глубочайший системный кризис, многократно усугубившийся жуткой, кровопролитной, разрушительной войной, выдвинул в повестку дня две животрепещущие проблемы: ликвидацию вопиющей социальной несправедливости и решение национального вопроса, обеспечение национального равенства. Таким образом, центробежные процессы на национальной основе закладывались в саму природу, сущность революции. Их же теснейшая, органическая взаимосвязь с изначально доминирующими, стержневыми социальными слагаемыми разворачивавшихся процессов с неизбежностью приводила к расколу мира на два лагеря: старавшихся любой ценой сохранить существующие устои и стремившихся к заведению новых, революционных порядков. На этой основе происходило и группирование социальных и национальных сил: одни – за новый мир, другие – за старый.

Поскольку противостояние во времена острейших социальных и национальных катаклизмов не ограничивается идеологической плоскостью, теоретическими дискуссиями, как правило, выливается в самые отчаянные сражения с применением всех возможных мер, вплоть до наиболее крайних – вооруженных, стремление к победе детерминирует трансформацию центробежных тенденций в центростремительные, прежде всего на основе социальных интересов. И, если не пренебрегать хронологическим принципом, окажется, что первыми на путь консолидации наличных потенций в конкретном опыте полиэтнической России становились силы, препятствовавшие развитию, углублению, радикализации революционных процессов.

Так, Центральная Рада, сложившаяся преимущественно из «умеренных социалистов», инициировав и возглавив Украинскую национально-демократическую революцию, практически с первых шагов действовала, что называется, «с оглядкой». Сразу же заявив о поддержке Временного правительства как всероссийской власти, она далее более чем робко вела себя по отношению к официальному Петрограду. В пространных обращениях к правительству, на переговорах с ним и даже в Универсалах украинский национально-координационный центр прежде всего стремился доказать свою лояльность либеральному режиму, даже если из Северной столицы доносились шовинистические окрики и угрозы. И вовсе не ради «украшения» документов дипломатическими пассажами, тем более осуществления давления на властный центр лидеры Украинской революции унизительно упрашивали Временное правительство согласиться хотя бы на заявление о благосклонном отношении к перспективе провозглашения автономии Украины. В противном случае, предупреждали из Киева, руководители национального движения не смогут контролировать, сдерживать народную стихию, угрожающую пойти по «радикальному руслу». То есть собственных масс «национальные социалисты» опасались больше, нежели великодержавников-соседей. Весьма наглядно и убедительно это проявилось во время выступления полуботковцев в Киеве 3–5 июля 1917 г., октябрьских событий, в других ситуациях.

Одной из основных идей ІІІ Универсала, провозгласившего Украинскую Народную Республику, явился призыв к сплочению вокруг новообразования всех тех, кто не признает советскую власть, потому поддержка А. Каледина (единственной силы, откликнувшейся на инициативу из Киева) не тактическая «случайность», а реализация стратегического замысла.

Не менее красноречива практика формирования гетманских правительств в 1918 г. Не просто их основа, а преобладание в составах оказались в руках российских кадетов – буквально вчерашних непримиримых врагов по отношению к самым скромным справедливым требованиям украинцев, даже провозглашению «куцей автономии». И совсем не удивительно, что П. П. Скоропадский, как только мог, помогал становлению, укреплению белого движения, а увенчал усилия в данном направлении договор с атаманом Всевеликого войска Донского П. Красновым о воссоздании «единой и неделимой России». Причем Украинской Державе отводилась главная роль в процессе, предполагавшем ликвидацию Украины в любом мыслимом статусе, растворение в едином российском территориальном пространстве.

Анализ текущего опыта обусловливал и определенные коррективы в выводах, которые появлялись у руководителей общественных движений. Так, появились новые элементы поведения относительно возможных союзников, уточнения характера взаимоотношений с субъектами международной жизни, когда во главе Украинской Народной Республики стала Директория. После австро-германской «помощи» приходило понимание того, что без опоры на внутренние силы рассчитывать, что кто-то «чужой» положительно решит проблемы в собственном доме рискованно, ненадежно, а то и вовсе бесперспективно. Но что делать, если уже нависла зловещая тень «единой и неделимой», а собственные потенции интенсивно сокращаются? Как ни крути, а без внешней помощи не обойтись. Тем более что закончилась фиаско затея Центральной Рады с созданием несоветской федерации и времени на серьезную проработку изменений во внешнеполитических доктринах не оставалось.

Случилось так, что вызревавшие новые соображения попытался воплотить в жизнь еврейский политик, квалифицированный юрист, назначенный Директорией в середине января 1919 г. заместителем министра иностранных дел УНР А. Д. Марголин[727]. Включенный сразу же в состав украинской делегации на Парижскую мирную конференцию (хотя ожидаемого официального приглашения от организаторов форума так и не последовало), он по дороге за рубеж оказался в Одессе. Деятельный по натуре, новоиспеченный дипломат, не теряя времени, попытался наладить контакты с представителями французского экспедиционного корпуса и по возможности приобщиться к решению других дел соответственно профилю представляемого ведомства.

«На другой же день по приезде в Одессу, – сообщает чиновник, – меня навестил С. М. Шемет и предложил мне познакомиться и вступить в контакт с представителями Кубани и Белоруссии, находящимися в Одессе с такими же заданиями, как и мы. Я охотно принял это предложение, и в тот же день состоялась наша первая встреча… Решено было на первом же совещании составить общее заявление на имя французского командования о политических стремлениях Украины, Кубани и Белоруссии о методах борьбы с большевизмом и о той помощи, которой мы ждем от держав Антанты. Засим к нам присоединился и представитель Дона… Составление проекта заявления было возложено на меня»[728].

После согласования подготовленного проекта, продолжает А. Марголин, «я со спокойной совестью подписал этот документ, в котором были изложены мои сокровенные мысли по основному вопросу о путях возможного воссоздания в тот момент государственного порядка на развалинах и в хаосе, в котором уже пребывала тогда почти вся огромная территория рухнувшего Российского государства.

Вместе со мною от имени украинского правительства заявление подписал доктор Галип (политик из Буковины. – В. С.), от Кубани – Л. Л. Бич, от Белоруссии – генерал Баханович, от Дона – генерал Черечукин. Настроение у всех было в момент подписания торжественное. Верилось, что найден общий язык»[729].

В книге А. Марголина приводится полный текст принятого обращения, в котором стоит выделить наиболее важные положения. В преамбуле говорилось, что представители четырех упомянутых государственных субъектов «постановили обратиться к верховному командованию держав Антанты с нижеследующим меморандумом по вопросам:

О форме государственного устройства этих территорий (Украины, Белоруссии, Дона и Кубани. – В. С.), равно как и соседних с ними государственных образований.

О путях и методах для подавления анархии и большевизма во всех тех государствах и частях, на которые распалась Россия»[730].

В