— Ну а конец — такой. Трумэн в тот же день вводит чрезвычайное положение и обвиняет во всем коммунистов, которых на это, естественно, подтолкнула Москва. К концу первого месяца концлагеря, построенные на скорую руку, заполняются сначала коммунистами, потом всеми сочувствующими. Затем Трумэн разрывает договор с Советским Союзом, а после протеста Черчилля и с Англией и заключает пакт о взаимопомощи с Германией. Это для того, чтобы вместе с Гитлером раздавить подлых врагов демократии, убийц американских президентов… врагов мировой цивилизации — советских большевиков. Это я цитирую его речь. Еще через два месяца…

Щелчок. На экране возникает Архангельский порт. У причала — грузовые суда под американским флагом. На пирс высаживается американская пехота, идет разгрузка танков.

— Еще через два месяца…

Щелчок. Москва: над Кремлем два флага — звездно-полосатый и со свастикой. На улицах немецкие патрули…

— В это же время. Свердловск…

Щелчок. В небе темно от “Боингов” и “Юнкерсов”. Бомбы сыплются на город. И ни одного истребителя!

— Восточную Сибирь показать? Там бои идут на подступах к Байкалу.

— Не надо. Когда американцы так воевать научились?

— Учителя хорошие. Немцы. Теперь ты понял?

— Понял. Но все это как-то нечистоплотно. Неужели ничего нельзя сделать без этого… по-другому?

Магистр безнадежно машет рукой.

— А как? Андрэ, просчитаны все варианты, этот — самый безболезненный. Их просто задержат, но, так как никаких доказательств, кроме показаний Блэквуда, не будет, их дня через три отпустят.

— А если Блэквуд просто откажется помочь им? Понимаешь, Магистр, я не представляю, как он будет жить дальше с пятном предателя?

— Ну, во-первых, товарищи-заговорщики не такие дураки, и у них есть запасные варианты. Давай вернемся к сцене у Белого дома… Смотри, Блэквуда нигде не видно. Так что сработал именно их запасной вариант. А знаешь, почему я это знаю? В три часа ночи 1 ноября Джон Блэквуд застрелится у себя в квартире. Он не выдержит противоречия между присягой и своими убеждениями. Так что можешь быть спокоен: с клеймом предателя ему не жить. Более того, при обратном переносе мы на шесть часов заблокируем его память о том факте, что он подал рапорт в ФБР. Пусть он умрет с чистой совестью.

Я молчу. Магистр ждет ответа. Пауза затягивается.

— Ну, в чем ты еще сомневаешься? Ах да, я не сказал тебе еще об одной детали. Ты обратил внимание на реакцию Трумэна и на то, как вела себя охрана президента?

— Да, они били только на поражение, это был расстрел…

— Более того. Детальный анализ этой сцены нашими аналитиками показал, что Рузвельт убит именно охранником. То есть кто-то заранее готовил переворот, и заговор коммунистов оказался им на руку. Кто эти кто-то, ты, я думаю, понимаешь?

— Понимаю, но не понимаю, откуда они узнали…

— Давай вернемся к сцене вербовки Блэквуда… Вот, обрати внимание на этого человека. Это Луиджи Гальдони. А теперь смотри, с кем он встретится 31 октября в одиннадцать тридцать возле вокзала “Юнион”.

На экране возникает грязный, захламленный переулок, заставленный мусорными баками. Возле одного из них стоит Луиджи. Появляются еще двое.

— Один из них — Антонио Сфорца: фюрер местной фашистской организации, бывший офицер охраны президента, второго мы пока вычислить не можем.

На экране идет разговор.

Антонио: “Принес?”

Луиджи: “Да, все здесь”.

Передает неизвестному пакетик.

Неизвестный: “Вот, как договаривались, половина, — передает Луиджи пачку долларов, — остальное — завтра, здесь же, в девять вечера”.

Антонио: “И тогда же получишь задаток за второе число. Сколько их будет, говоришь?”

Луиджи: “Восемь вместе со мной. Синьор Антонио, я должен остаться вне подозрений”.

Антонио: “Это твоя забота. Как только начнут стрелять, падай и прострели себе ногу. Не забудь, стрелять надо из того “вальтера”, который я тебе дал. Охрана вооружена ими. Ну, до завтра”. — “До завтра”.

Расходятся.

— Так этот Луиджи — провокатор!

— Да, он работает на американских фашистов, которые также готовят переворот. Правда, в отличие от коммунистического, их переворот удастся. Так в чем наша задача?

— Помешать этому.

— Любой ценой?

— Да. Любой ценой.

— Уф! — Магистр устало опускается в кресло. — Андрэ, с тобой очень трудно работать. Тебя приходится так долго и обстоятельно убеждать, что на все другое сил уже не остается. Но это к лучшему. Когда ты идешь на дело убежденным, ты превосходишь все ожидания. В этом я убедился еще по прошлому заданию.

— Переброска через семь часов. — Усталость Магистра резко уступает место деловитости, говорит он энергично, глаза вновь блестят, он уже весь в работе. — Элен, за это время проведешь экспресс-сеанс мнемонической подготовки. Кроме легенды, добавь законы США и округа Колумбия. Одновременно — лингвистическая подготовка: вашингтонский диалект и полицейский жаргон Восточного побережья сороковых годов. На все это — пять часов. Вперед! Стоп! Андрэ, тебе это будет интересно, а времени много не займет. В ближайшей фазе — аналогичная ситуация, но туда мы не вмешиваемся. Там компартия США решила согласовать свои действия с руководством Коминтерна. Димитров не рекомендовал им проводить эту акцию, и они от нее отказались. Там все пойдет нормально.

— Это хорошо, а то у вас агентов не хватит для каждой фазы.

— Это плохо, Андрэ, что у нас катастрофически не хватает хроноагентов. А еще хуже то, что некоторых из них приходится уламывать на дело, словно невинную девочку на дефлорацию. Все! Убирайтесь!

И мы убираемся.

Колдуй, баба, колдуй, дед,

Трое сбоку — ваших нет,

Туз бубновый, гроб сосновый,

Про Стрельца мне дай ответ!

Л.Филатов

Из нуль-Т мы выходим в незнакомое мне помещение. Стены завешены гобеленами, выдержанными в синих тонах. На них развешены оружие и доспехи различных эпох. У окна — большой аквариум. У одной стены — компьютер, у другой — уютный уголок с камином, тремя креслами, подсвечниками на столике. На стене — голографическое изображение молодой красивой девушки.

— В нашем распоряжении пять часов, — говорит Лена, — это и много, и мало. Работать буду в основном я. Твоя задача делать все, что я скажу, и не мешать мне. Пока садись и сиди тихо, как послушный мальчик.

Лена усаживается за компьютер. Ее длинные пальцы бегают по клавиатуре, а я устраиваюсь в кресле и разглядываю голограмму. Что-то в изображении этой девушки мне кого-то напоминает, но кого и чем? Бывает такое, называется “ложной памятью”. Но здесь — не то. Что-то в этой девчонке мне определенно знакомо. Но что, я не могу уловить.