во дворец как наложницу. Отныне и впредь ты (твое тело) принадлежишь мне!” С этими словами он набросился на нее. Но жена [Томи] сказала: “Государи не могут бросать слова [на ветер], и осмелюсь ли я не подчиниться?! Покорно прошу великого государя войти в дом, а я [пока] переменю платье и отправлюсь [с Вами]”. Она удалилась [внутрь дома], а ему (переодетому слуге) представили пестро наряженную девушку-рабыню. Ван потом узнал, что его обманули, и сильно разгневался. Он обвинил Томи в мнимом преступлении и в наказание выколол оба глаза. Затем приказал челяди вывести его [из дворца], бросить в маленькую лодку /1467/ и пустить по реке. Потом привели его (Томи) супругу, и [ван] сильно возжаждал ее. Она сказала: “Теперь, когда я потеряла доброго мужа и осталась одинокой [вдовой] без средств к существованию, смогу ли перечить Вашему величеству? Но сейчас у меня месячные, и тело мое грязно. Нижайше прошу [разрешить] прийти на другой день после омовения”. Ван поверил и разрешил.

/Супруга [Томи] тотчас побежала к устью реки, но не смогла переправиться. Взывая к Небу, она громко плакала, но вдруг увидела, что к ней по течению подплывает одинокая лодка. Она уселась в нее и доплыла до острова Чхонсондо. Там она встретила еще живого Томи. Нарвав кореньев и трав, она накормила его. Потом они сели в лодку и приплыли к подножию горы Сансан[1453] в Когурё. Когуресцы пожалели их и подали им одежду и пищу. [Там] они и прожили в бедности и умерли гостями-чужестранцами.

Исторические записи трех государств.

Книга сорок восьмая. [Конец]

КНИГА СОРОК ДЕВЯТАЯ

БИОГРАФИИ (ЁЛЬЧОН). ЧАСТЬ 9

Чхан Джори. Кэсомун <вкупе с сыновьями Намсэном, Намгоном, Намсаном и внуком Хонсоном>

Чхан Джори[1454]. [Он] родом из Когурё. В правление вана Понсана[1455] служил куксаном. В то время Мужун Вэй[1456] нападал на границы Когурё. Ван призвал сановников и обратился к ним: “Войска Мужун [Вэя] сильны и постоянно вторгаются в наши пределы. Как [нам] поступить?” Чхан Джори тогда ответил: “Тэхён (правитель) Северного округа Ко Ноджа мудр и храбр. Если великий ван желает отразить [вторжение] и успокоить народ, то, кроме Ко Ноджа, нет никого, кто мог бы быть использован”. Ван [назначил] Ко Ноджа тхэсу Синсона, и Мужун Вэй [больше] не повторял набегов.

/В восьмом месяце осени девятого года [правления] (300 г.) ван мобилизовал [всех] мужчин страны старше 15 лет для постройки дворца. Люди /1469/ нуждались в еде и страдали от непосильного труда, поэтому разбегались [кто куда]. Чхан Джори увещевал [вана]: “Стихийные бедствия идут чередой, [этот] год был неурожайным[1457], поэтому простой народ не находит себе места, сильные и здоровые разбегаются на все четыре стороны, а старики и дети [обречены] умирать в придорожных канавах. Поистине, [настало] время со страхом подумать о Небесной каре и позаботиться о народе, а великий ван же совсем не думает об этом, сгоняет голодных людей на изнурительные строительные работы вопреки представлению о том, что [государь] должен быть отцом и матерью для народа. К тому же по соседству — могучие и злобные враги, которые могут воспользоваться нашими бедами для вторжения, и что тогда будет с государством (с алтарями государства саджик) и народом? Умоляю великого вана тщательно обдумать [все] это!” Однако ван рассерженно ответил: “Государем [называют] того, на кого простой народ [должен] почтительно взирать снизу вверх. Если не будет великолепного дворца, как он (государь) покажет [свое] величие? А сейчас министр (куксан), желая поносить меня, разве не домогается славы среди простого народа?!” [Чхан] Джори сказал: “Если правитель не жалеет народ-это не соответствует [понятиям о] гуманности, если слуга не дает правителю доброго совета — это не соответствует [понятиям о] преданности. Раз уж [Ваш] слуга получил пост куксана, [он] не осмелится не говорить [правду], причем тут [стремление к] славе?” Ван, усмехнувшись, сказал: “Так, значит, куксан /1470/ желает умереть ради [простого] народа? Ожидаю, что впредь не будет разговоров [об этом]”. [Чхан] Джори понял, что ван неисправим, сговорился с остальными сановниками для того, чтобы низложить его. Ван, поняв неизбежность [этого], повесился[1458].

Кэсомун <иногда пишут Кэгым>. Фамилия [его] Ён (Чхон)[1459], но он сам говорил, что родился в воде (сэнсуджун), чтобы обманывать народ[1460]. Его внешность и манеры казались величественными, а характер — твердым и безупречным. Когда умер его отец — знатный человек (тэин) тэдэро Восточного округа (Тонбу) <некоторые говорят: Западного округа (Собу)>, ему должен был наследовать Кэсомун, но люди государства (чиновники) возненавидели [его] за жестокость характера и не позволили ему занять [этот пост]. [Кэ]сомун неоднократно извинялся с униженными поклонами, вымаливая себе пост, [и говорил, что если он] не подойдет и будет отстранен, то не станет сожалеть, и люди (сановники) пожалели его, поэтому он [в конце концов] унаследовал место [отца]. Однако жестокости и бесчинства не прекратились, поэтому сановники втайне договорились с государем казнить [Кэсомуна, но] тайна раскрылась, и Кэсомун, собрав войска [Восточного] округа под видом смотра командиров, [а также приготовив] много вина и яств в крепости на юге [округа], пригласил всех знатных сановников (тэин) [округа] для участия в смотре. После прибытия приглашенных он убил более сотни гостей, [а затем] быстро проник во дворец, убил вана, разрубил [его тело] на несколько частей и выбросил в канал. Возведя на престол сына младшего брата /1471/ [бывшего] вана[1461] по имени Чан, сам он объявил себя манниджи (*макниджи)[1462]. Этот чин похож на чин начальника военного ведомства (бинбу шаншу) и [одновременно] на чин главного секретаря государственной канцелярии (верховного канцлера) (чжуншулин) Танского государства[1463]. Таким образом, повелевая дальними и ближними (подчинив все), самочинно вершил дела государства и достиг огромной власти и могущества. Он носил при себе (на теле) пять ножей, [и люди] вокруг (справа и слева) не осмеливались [даже] взглянуть [на него]. Когда он садился и слезал с лошади, то всегда приказывал знатным людям и военачальникам лечь на землю, чтобы наступить на их спины. Когда он отправлялся в путь, то всегда посылал вперед отряд, командир которого громко кричал, чтобы народ немедленно разбегался, не разбирая ни топей, ни оврагов (во все стороны). Так страдали люди государства.

/Когда танский [император] Тай-цзун узнал, что Кэсомун убил государя и самовластно правит страной, то пожелал покарать его, но Чжансунь Уцзи [на это] сказал: “Кэсомун сам знает о тяжести своего преступления и боится кары Великого