У русских было только 65 тыс. человек в группах Бергмана и Истомина, а также разбросанные резервы, которые могли использовать в бою. Но это соотношение радикально изменилось уже к тому моменту, когда турецкие войска вступили в решающую битву за Сарыкамыш. Потери Энвера, в основном из-за мороза и дезертирства, достигли 25 тыс. человек. Через неделю суровые погодные условия в сочетании с плохой подготовкой наступления лишили турок их главного преимущества – превосходства в живой силе. Просчет Энвера стал очевиден.

Эта ошибка была обнаружена еще до начала операции опытным командующим IX корпусом, и вице-генералиссимус потребовал его отставки. Ахмет Февзи-паша тоже настаивал на необходимости специальной подготовки снаряжения и продовольственного обеспечения перед началом намечаемого наступления; кроме того, он потребовал подкреплений для 3-й армии – не менее одного армейского корпуса из Стамбула. Однако Энвер заявил, что переброска еще одного корпуса из столицы задержит операцию на месяц, и русские получат время подготовиться; момент внезапности будет утрачен – а этот элемент был важнейшей частью плана вице-генералиссимуса.

Усиленная дополнительным корпусом, турецкая 3-я армия, вероятно, смогла бы отбросить русских к Карсу, но тогда к потерям, понесенным во время обходного маневра, прибавились бы еще около 25–30 тыс. погибших в битве, и 4 турецких армейских корпуса, численностью 60 тыс. человек, не смогли бы осуществить вторжение в долины Грузии, пройдя по Боржомскому ущелью и боковым притокам Куры. Даже с 4 армейскими корпусами у пантуранского наступления в зимние месяцы не было никакого шанса на успех.

Так и получилось – наступление закончилось полной катастрофой для турецкой 3-й армии. Ее потери были огромны: около 75 тыс. личного состава с большей частью артиллерии. К середине января в ней осталось лишь 18 тыс. солдат (из которых 15 тыс. принадлежали XI корпусу), а к концу месяца турки с трудом смогли наскрести 30 тыс. человек для обороны Эрзерумской области.

Потери русских также оказались достаточно велики: 16 тыс. убитыми и ранеными; среди них 12 тыс. больных, причем большинство пострадало от обморожения. Особенно сильно уменьшилась численность всех полков Туркестанской стрелковой дивизии. В каждом осталось в среднем по 600–700 солдат против исходного числа – 2,5 тыс.

Единственное, что могло спасти Энвера, – это наличие в руководстве Кавказской армии людей, которые по темпераменту не пригодны для командования, – Мышлаевского и Бергмана. К счастью для русских, талант генерала Юденича и обученные им офицеры и солдаты, обладавшие высоким боевым духом, помогли остановить храбрый порыв турецких аскеров, которые с удивительным мужеством пошли за своим глуповатым и некомпетентным командиром. Русские показали, что обладают отличными командными кадрами в лице таких высших офицеров, как Пржевальский, Калитин и Бабаев[109].

На турецкой стороне командование 3-й армией перешло к Хафизу Хакки. Как и Энвер, он был одним из новых политических бойцов революции младотурок, однако уже успел проявить решимость и инициативу в самых критических обстоятельствах. Битва за Сарыкамыш интересна не только необычными топографическими условиями, в которых она происходила. Это была битва на уничтожение, в которой и турки, и русские проявили невероятную выносливость и решимость. Если Аладжийская битва остается подвигом русского оружия, то Сарыкамыш должен остаться в истории как пример героизма турецкого солдата.

Вернувшись в Стамбул, Энвер приложил все усилия, чтобы скрыть правду и представить катастрофу под Сарыкамышем как простое локальное поражение 3-й армии. Сделать это было вовсе не трудно, учитывая обстановку, которая существовала тогда в Турции. Однако в Стамбул вскоре приехали германские офицеры, принимавшие участие в операции, которые рассказали правду о том, что на самом деле произошло. Лиман фон Зандере не питал никаких иллюзий по этому поводу, и германский Генеральный штаб был им соответственно проинформирован. Немцы отнеслись к поражению своего союзника весьма спокойно, поскольку внимание фон Фалкенхайна в тот момент было сосредоточено на Балканском театре военных действий. Прежде чем подтолкнуть турок к активному участию в войне, немцы дали формальное обещание открыть прямое сообщение между Босфором и Центральной Европой через Сербию и Болгарию. Эти обещания были основаны на том, что они знали о планах Австро-Венгерского штаба начать второе наступление на сербов. Но хотя это наступление в ноябре – декабре 1914 г. и провалилось, турки все еще настаивали на выполнении немцами своих обязательств, которые они рассматривали как важнейшее условие эффективного участия Турции в войне. Потери, понесенные в пантуранском наступлении, необходимо было восполнить. Требовалось также создать новые турецкие армии; людских резервов было достаточно, но вооружений и боеприпасов не хватало. Вскоре известие о британских приготовлениях к наступлению на Дарданеллы сделало требования триумвирата еще более настойчивыми.

В Лондоне победа России укрепила позицию сторонников наступления на Турцию. Британия обладала мощными военно-морскими силами, отличными базами в Средиземноморье и растущим числом войск из доминионов и Индии. Панисламистское наступление на Суэц, столь помпезно разрекламированное в ноябре, в январе – феврале 1915 г. имело весьма скромные размеры, но все же это стало предупреждением для противника, и в Англии все больше и больше людей начинало понимать, что их страна должна взять на себя стратегическую инициативу в Средиземноморье, а также в Ираке.

3 января 1915 г., поддавшись пессимизму Мышлаевского, российское правительство попросило Лондон отвлечь турецкие войска от Кавказа какой-нибудь морской или сухопутной операцией, и британские приготовления были ускорены. Через несколько дней стало ясно, что Кавказская армия вряд ли нуждается в помощи; но с учетом русской победы появилась возможность организовать серьезную акцию против Турции. В середине января британское правительство решило начать наступление в районе проливов. К участию пригласили Францию и Россию, однако они особо не желали этого. Если отношение Франции еще можно было понять, то позицию русских объяснить гораздо труднее. Вполне вероятно, что причиной тому стало преклонение перед французской военной доктриной[110], наблюдавшееся в российском Генеральном штабе. Также великий князь Николай не желал участвовать в каких-либо совместных операциях, чему способствовали некоторые политические соображения по вопросу о проливах[111].