Не случайно автократические, диктаторские режимы часто прибегают к военной риторике как к своего рода универсальному средству для стигматизации конкурентов, дальнейшего временного и частичного замораживания их и без того ограниченных прав, присвоения их собственности и ликвидации остатков автономии их статуса. Если эти устремления государственной власти фокусируются во времени, пространстве или в отношении определенных социальных групп, то они принимают форму различных кампаний, направляемых из центра. Эти кампании базируются одна на другой, у них есть своя динамика и идеологизированный, пропагандистски преподносимый нарратив. Только если при классических коммунистических режимах серия кампаний, принимавшая форму перманентной революции, была нацелена на насильственное подавление парциальных общественных интересов, то кампании, проводящиеся в рамках перманентной национально-освободительной борьбы мафиозного государства, направлены именно на насильственную реализацию парциальных интересов приемной политической семьи.

Эти кампании, в которых, конечно, много общего, несмотря на различия между автократическими режимами, лучше всего можно определить как акции или серию акций властного центра, в ходе которой бюрократия используется в качестве управляемого сверху движения. На время кампаний приостанавливается рутинная, правомерная деятельность властной, административной иерархии. В таких случаях аппарат переступает собственные институциональные, правовые и “моральные” границы и даже вопреки собственным, провозглашенным нормам применяет насилие против выбранных учреждений, социальных групп и лиц. Тем не менее это насилие не является простым, единичным правонарушением, это не случайные ошибки или преступления отдельных представителей или уровней бюрократии. Нет, это – инициированные из центра, обязательные правонарушения различных масштабов и различной направленности, характерные для определенных сегментов аппарата или для всего аппарата в целом[242].

До сих пор мы писали о роли национально-освободительной борьбы в подавлении «внутреннего врага». Однако она имеет свою роль и в противодействии «внешним врагам». Но, как писал Дэвид О. Фридрикс, в настоящее время претензии автократических режимов «на суверенитет в их традиционной форме являются иллюзиями. Они скорее служат оправданию различных форм правонарушений, организованных государством»[243].

Продолжим наши рассуждения, обратившись к работам Дэвида О. Фридрикса, который классифицирует преступления на основе того, какие оргaнизации их совершили[244]. Он различает преступления, совершенные предприятиями, и преступления, совершенные государством. В отдельных случаях правительство и предприятия могут сотрудничать, больше того, побуждать друг друга и способствовать друг другу в совершении определенных преступлений. Так возникают еще три категории: стимулированная государством преступность предприятий, стимулируемая предприятиями государственная преступность, а в случае равноправного участия двух сторон – совместная преступность государства и предприятий. «Правительственная преступность родственна беловоротничковой. Государственная преступность – вред, причиненный на макроуровне государством или его органами. Политическая беловоротничковая преступность – это совокупность преступлений, которые совершаются лицами или группой лиц, занимающих должности в органах управления, для получения экономических или политических преимуществ для себя или для своих партий»[245].

Однако существует не только государственная преступность, но и преступное государство, то есть государство, которое систематически, сознательно и грубо нарушает и ограничивает основополагающие права собственных граждан. В таком государстве хозяйственные организации, живущие за счет госзаказов и тендеров, и гражданские организации, в действительности служащие целям властей и функционирующие в качестве политических марионеток, практически сращиваются с государством, с правительством. В таких случаях акторы коррупции и угнетательного режима связаны друг с другом тысячью нитей[246]. Имеет смысл выделить различные типы таких государств по характеру их главной преступной деятельности. С этой точки зрения можно различать «преступные государства, основной проект которых состоит в совершении преступлений против человечности»; «угнетательные государства, основной проект которых состоит в систематическом противодействии реализации осовополагающих прав граждан или групп граждан»; «коррупционные государства, в которых осуществляется систематическое ограбление государства для обогащения его руководителей, их родственников и связанных с ними лиц»; и, наконец, «беспечные государства, характеризующиеся тем, что они пренебрегают обязанностью смягчать страдания людей, которым можно было бы оказать государственную помощь»[247]. Конечно, преступные государства могут характеризоваться и различными комбинациями этих «государственных проектов».

В соответствии с Уголовным кодексом Венгрии «преступная организация – это состоящая из трех или более членов, организованная на продолжительное время, согласованно действующая группа лиц, целью которой (…) является совершение преднамеренных преступлений»[248].При применении закона согласованное действие означает, что члены преступного сообщества «распределяют между собой задачи, связанные с совершением преступления», что «очевидно предполагает предварительное планирование, определенную степень управления и организаторской деятельности». В постановлении Курии по обеспечению единообразия в судебной практике[249], принятом в 2005 г., подробно объясняется, как нужно понимать деятельность преступных сообществ при разбирательстве конкретных дел: