стрелами и копьями, израненные пулями, они были вынуждены начать отступление, которое закончилось бегством.

Негритянский вождь, счастливый этим успехом, пыжился и вертелся в своем пунцовом мундире и в пожарной каске, по-видимому ожидая, что европеец скажет ему что-нибудь приятное.

А Смит догадывался, что обязан своей жизнью какому-то недоразумению. Он молча стоял под перекрестными взглядами своих освободителей и не знал, как быть.

– Что же это, – сказал наконец вождь черной когорты, – белый уже не узнает батоков? Неужели он забыл своего друга Магопо, вождя воинов с Замбези? А Магопо хорошо помнит белого, который спас ему жизнь, застрелив слона. Магопо держит свою память в своих глазах и в своем сердце, ибо благодарность – добродетель черных людей.

Смит почувствовал, что спасти его может только смелость. За то время, что он слонялся по лесам и долинам, разбойник успел достаточно освоиться с разными наречиями, чтобы понять все, что сказал вождь.

«Похоже, – подумал он, – что я ухлопал слона и спас этого доброго человека от смерти. Не будем углубляться в лишние подробности, как когда-то говорил сорванец Фрике, этот парижский черт, и не будем многословны».

– Да, вождь, – сказал он, – я тебя узнаю, ибо я сохранил о тебе воспоминание как о человеке неустрашимом и добром. Тебе угодно вспомнить, что я спас тебе жизнь, – что ж, благодарю за это. Но недостойно белого человека напоминать об услуге, которую он оказал. К тому же ты вполне меня вознаградил, и я – твой должник. Магопо – великий воин, а батоки – храбрецы.

Этот набор общих фраз был встречен рокотом одобрения. Батоки утвердились в уверенности, что перед ними Александр. Они не подозревали, что имеют дело с его двойником.

Впрочем, Магопо, сам того не подозревая, простодушно подсказывал ему ответы на все свои вопросы. Любой выпутался бы из затруднения. А бушрейнджер был не из тех людей, кого легко застать врасплох, он умел мгновенно приспосабливаться к любой, даже самой щекотливой ситуации. Поэтому Смиту не понадобилось слишком много времени, чтобы сообразить, что его принимают за Александра.

Несколько слов, вырвавшихся у мастера Виля и у его преподобия во время переправы на Садовый Остров, помогли ему разыгрывать роль своего двойника. Его могли бы выдать только голос и английский акцент, но в этом африканцы не очень разбирались. Так что Магопо, обрадовавшись неожиданному прибытию своего друга, белого вождя, стал посвящать его в события, которые произошли с тех пор, как он поспешно отступил перед макололо.

Он рассказал о бегстве батоков: о том, как они скитались по мрачным и безлюдным местам выше водопада; о том, как они не хотели отдаляться от островка, посещаемого баримами, и о том, что на этом островке хранятся запасы камней, так высоко ценимых белыми людьми и которыми черные люди пользуются для обработки жерновов.

Тут Сэм Смит начал прозревать. Он уже тоже слышал легенду о несметных сокровищах кафрских королей. Теперь он сообразил, что счастливая звезда свела его с хранителем тайны.

Он сумел, однако, сдержаться и подавить охватившее его волнение.

– Ах да, камни для обработки жерновов, – сказал он равнодушно и непринужденно.

– В обмен на те, которые я тебе уже дал, ты обещал мне прислать огненную воду белых людей, – напомнил Магопо с жадностью.

«Ах вот как? – подумал бандит. – По-видимому, француз, за которого он меня принимает, торгует спиртными напитками…»

– Ты скоро получишь все, что оставили мои предки…

– Что нужно сделать для этого? – спросил Смит с поспешностью, которая никак не вязалась с его показным равнодушием.

– Надо, чтобы баримы были благосклонны и чтобы макололо ушли с нашей земли. Мой сын Ган сейчас отправится на Мози-оа-Тунья. Его сопровождает Хорс, сын моего брата. Они знают священные слова, которые надо произнести перед Мотсе-оа-Баримос. Молитва юных вождей будет приятна божествам реки. А что касается макололо…

– Да мы их просто-напросто прогоним! – резко перебил Сэм Смит.

– Их много, и они страшны…

– Но батоки – самые храбрые воины среди бечуанов. Разве они не обратили только что в бегство белых воинов, у которых были ружья и лошади? Если батоки смогли побить белых, то уж никакое черное племя не сможет им противостоять.

– Это верно, – признал Магопо, пораженный очевидной правильностью этого суждения. – Однако надо было бы, чтобы ты вступил в наши ряды и убивал макололо из ружья, как ты только что убивал белых людей.

– Конечно. Именно так я и намерен поступить.

– А ты знаешь, что Дауд запрещал белым людям пользоваться оружием против черных людей?

– Это верно. Но когда черные люди бьются за правое дело, как, например, батоки, когда жестокие люди, как макололо, хотят их истребить, белые люди должны прийти им на помощь… Идем, вождь. Не бойся ничего! Дауд будет охранять нас и пошлет нам победу.

– Спасибо! Ты храбр. Мы выступим завтра же, и мы победим…

«А я заберу сокровища кафрских королей», – сказал про себя Сэм Смит.

Глава 13

Крепость на колесах. – Приток Замбези. – Тропический пейзаж. – Флора и фауна Южной Африки. – Птица-полицейский. – Ткачи и секретари. – Птица-кузнец. – Паника при появлении людей. – Неудобные соперники. – Два парламентера. – Между своими. – Что посоветовали предпринять братья Клаасу, чтобы получить признание пленниц. – Перемирие. – Объявление войны. – Клаас стреляет. – Страх. – Мучительное ожидание.

Тяжелый фургон, в котором путешествовали две молодые женщины и Клаас, остановился в нескольких сотнях метров от Замбези, на берегу небольшой речушки, которая перед впадением в гигантский поток образует лиман. Журча, бежит прозрачная вода между скалами, оставляя на них клочья перламутровой пены. Речушка неглубока, однако многочисленные оползни, нагромождение валунов, причудливо сбившихся в островки, плодородные участки, разбросанные тут и там, – все это говорит человеку хоть сколько-нибудь опытному, что в иные минуты скромный ручеек превращается в бурный и неукротимый поток. Путешественник осторожный не доверился бы этой зыбкой почве; он бы остановился на привал где-нибудь подальше и повыше. Но Клаас расположился именно здесь, в местности, не защищенной от затопления, на самом берегу ручья, который разбухает от неожиданных грозовых ливней и широко разливается. Либо у Клааса были какие-то серьезные соображения, либо он проявил непостижимую беспечность…

Он поставил фургон на открытом месте, прямо под палящими лучами солнца, так что духота должна была там быть совершенно невыносимая. Правда, на брезентовую крышу фургона он положил густой слой зеленых листьев. Но они быстро пересохли. К мерам защиты от солнца присоединялась целая система укреплений, которые должны были оградить фургон если не от воды, то, по крайней мере, от нападения диких зверей, а также от общения