и из отребья всякого, да зато быстро и не глядя, степняк тот, грек или местный. Вооружил на деньги, что тесть дал, да объединив со степняками и греческим войском, скорым маршем отправил в Старое. Сам же, взяв десяток лучших воинов с Карканом, Прядотой и их телохранителями, вихрем понёсся к Дубу — Ворона полонить, чтобы тот не успел разболтать правду о роли Лиходола в смерти отцовой.

— Что, Рысь, не ожидал такого войска увидеть? — подбоченился Лиходол. — Теперь узнаете, как князю противиться. Я вам не батюшка, я быстро на своих землях порядок наведу.

— Никогда наши земли твоими не были. И войско твоё дрянное. Побьём мы его, и тебя побьём.

— Ну, уж тебе-то побить не придётся.

— А, и без меня хватит, — мотнул головой Рысь, показывая полное презрение княжескому войску и ему самому.

А войска всё шли и шли. Раньше даже во время больших набегов столько не было. Но вдруг выскочили из дубравы воины Каркановы, с полными ужаса глазами:

— Княз! Княз! Там!.. Там!.. Там хана нащего дерево кольдовской убильо!

— Как убило?! — побледнел Лиходол.

— Так убильо. Ножьом! А Халида топором по голове! Халид дерево рубит сталь, а оно на него топор бросиль! Хан Каркан за Халид пошёль, ему дерево ножьик в горло воткнуль! Страшний дерево!

— Что, Лиходол, не по-твоему дело пошло? — рассмеялся Рысь, понявший, кто стоял за убийством святотатцев. — Ты думал, что Дуб наш — это просто дерево? Наслушаются иноземцев разных, а потом не поймут, откуда беда приходит!

Лиходол зло зыркнул в его сторону и обратил гневный взор на степняка:

— А почему ты своего хана в беде бросил?

— Ми не ожидаль такого от дерева! — заюлил степняк.

— Свяжите их! — велел Лиходол. — Пусть с ними их новый хан разбирается, а я поеду гляну, что там произошло.

— Давай, Лиходол, — Рысь упорно не называл его князем. — Может и тебя Дедушка Дуб приласкает, одним предателем меньше будет.

Лиходол сделал вид, что не заметил его слов, махнул телохранителям и скрылся в лесу.

Совсем неожиданного нападения на Старое не получилось, но и подготовиться те не смогли. Успели похватать всё что поценнее да в лес уйти. В Старом только несколько стариков осталось, чтобы за домами присмотреть. Уходили в сторону Лесного, а потому и искать их не больно-то пришлось, зато отряд, пустившийся в погоню, исчез безследно, а отправленная разведка вернулась, едва пройдя десяток стрелищ. Сказали, что весь лес кишит лесными, а всем известно, что они колдуны и знают в своих лесах обо всём, не выходя из дома. Так зачем себя лишний раз под стрелы подставлять?

Лиходол спорить не стал. Раньше он считал лесных чуть ли не зверями, но вот время пришло, и их сущность звериная оказалась серьёзным препятствием его замыслам. Даже тесть с его змеиной хитростью такого не предусмотрел. У Дуба князю показали следы мальчишки, который был с Рысем, даже определили, что это его младший сын, но к Дубу не сунулся ни один, так длинными шестами Каркана и вытаскивали. Следы мальца вели в направлении Лесного, но пройти по ним далеко не получилось. Они просто пропали. Уж если пятилетний щенок смог убить двух матёрых воинов, не одно десятилетие бившихся не на жизнь, а насмерть, да ещё и следы запутать, то что говорить о воинах, не раз получавших от северного князя дополнительную долю добычи за дела, которые другим даже и не снились? Но — войско есть войско. А оно у князя Лиходола по местным меркам огромное, на него вся надёжа. Вот только как ни крути, а в лесу оно может пропасть, как песчинка в огромном море.

Не успело войско княжеское захватить Старое, как там уже торги начались. Стали купцы и старейшины лучшие места и земли скупать, скупленное огораживать да людишек на него сажать. Тех, что в Речном за долги рабами стали, из степи пригоняли да из южных земель по реке привозили. Всем хотелось побыстрее вложенные в войско деньги вернуть да сверх того нажиться. Чербей, ставший ханом после смерти отца Каркана, на само Старое с войском не ходил, его задачей было пройтись по вервям вокруг и не дать людишкам оттуда своим на помощь прийти. А потому добычи с городка ему не досталось, зато полон хороший привёл, да и скота немало. Не все поверили в предательство родственного племени, не все с места вовремя снялись, за то и поплатились. Вот только пользы от них никакой. Хоть и стегал их плёткой Чербей, хоть и замучил до смерти несколько на глазах других, никто на него работать не стал. Говорили, что если б не руки связанные да жёны с детишками, то полетели бы от хана клочки по полюшку. Хан не знал что делать. И кормить их накладно, и к делу не пристроишь, убивать убыточно, отпустить боязно. Хотел хоть девок попортить, да те дрались отчаянно, а над какой всё же потешились, так та сразу жизни себя лишала. В общем, одно разорение. Посмеялся над ним Карилис да выкупил у него всех строптивых рабов совсем дёшево:

— Я их в Грецию отвезу. Там им найдут работу, — посмеивался довольный своей сделкой старейшина теперь уже не города, а целого княжества.

Войско тем временем отдыхало да готовилось лес штурмовать. Искали проводников, узнавали, где тропы, водопои, проходы в лесных дебрях. Как через болото перейти, как от засад отбиться да сами засады побить, людей сохранив. Лиходолу в общем всё равно было, сколько в этой войне людей погибнет. Ни степняков, ни греков ему было не жалко, да и своих тоже. Главное, власть взять да укрепиться так, чтобы ни одна глотка супротив не вякнула.

Бельчонок бежал к бабкиной избушке изо всех сил. Беду он почуял сразу, и нужно было совсем немного — всего лишь спросить у Ветра, что случилось? Почти за три года, проведённых у Яги, он сильно вырос, окреп. К прежней ловкости и выносливости прибавилось множество разных знаний, с которыми он давно сросся так, что часто и не задумывался, как он это делает. Тропинка вывела на полянку с избушкой, и вбежав внутрь, он остановился как вкопанный. Лежавший столько времени больной человек что-то тихо рассказывал бабке, а та сидела рядом и внимательно слушала. На появление Бельчонка оба повернулись, больной испуганно, а Баба Яга ворчливо:

— Чего прилетел, как заполошный? Почуял что?

— С батюшкой и матушкой беда! С Вороном беда! Со Старым беда! На наше Лесное надвигается! Спасать надо, бабушка!

— А у нас, вишь, болящий в