Здесь, на открытии мемориала, слушать это еще более мучительно, и Ён Сук никак не может побороть недоверие к Кларе. Почему девочка так настойчива? Зачем родители вечно подсылают ее к Ён Сук? Почему это семейство никак не оставит Ён Сук в покое?

— Я знаю, сколько боли бабушка Ми Чжа причинила вам и вашей семье, — говорит Клара. — Но после случившегося она делала все возможное, чтобы помочь вам всем.

— Ты ничего об этом не знаешь!

Но весь ужас в том, что девочка, похоже, знает все.

— Вы с бабушкой бежали по олле. Вас загнали в школьный двор. Вы умоляли бабушку забрать ваших детей. Она сказала, что может взять только одного. Заставила вас выбирать. Вы предпочли спасти сына, но она и его не взяла. Солдаты убили вашего мужа, вашего старшего сына и ту девушку, которую называли тетушкой Ю Ри. Бабушка мне много про нее рассказывала. — Клара вглядывается в морщинистое лицо старой ныряльщицы. — Сколько себя помню, меня не оставляли мысли о темной стороне дружбы, — говорит она, накрывая руки Ён Сук своими. — Когда человек знает вас лучше всех и больше всех любит, это также значит, что ему известны способы, которыми вас можно обидеть и предать. — Лицо ее внезапно омрачается. — И у меня, представьте себе, нет друзей. Маму с папой это беспокоит. Они хотят отправить меня к психотерапевту. Но мне это ни к чему! — Она встряхивает головой и понимает, что отвлеклась от изначальной темы. — Бабушка Ми Чжа сделала вам больно. И с тех пор ее это постоянно мучило. Вы бы видели, как она плакала по ночам. И какие у нее случались кошмары.

Ён Сук смотрит девочке прямо в глаза. Зеленые пятнышки на радужке, наверное, достались ей от белого отца, но в остальном это глаза Ми Чжа, и Ён Сук видит в них боль.

— Бабушка Ми Чжа часто задавала мне один и тот же вопрос. «Что сделала бы Ён Сук на моем месте?» — говорит Клара. — А теперь я хочу спросить об этом вас. Вы бы пожертвовали своей жизнью или жизнями ваших детей, чтобы спасти Сан Муна или Ё Чхана? В глубине души вы наверняка понимаете, что бабушка Ми Чжа не представляла себе…

— Каким кошмаром все это закончится, — договаривает за нее Ён Сук.

Клара выпускает руки старухи, вытаскивает наушники и сует их в уши Ён Сук. Там не музыка, а только голос. Голос Ми Чжа. Глаза Клары наполняются слезами. Она знает, что там, на записи, но по Ён Сук каждое слово, которое она слышит, бьет как ледяной дождь — обдает холодом и жалит.

«Каждый день я напоминала себе о том, к чему привела моя слабость, — говорит Ми Чжа. Голос у нее старый, мягкий и дрожащий — в нем не чувствуется мощи и силы хэнё, которая ныряла больше шестидесяти лет. — Я молилась Иисусу, Деве Марии и Богу-Отцу, чтобы они даровали мне прощение…»

Ён Сук выдергивает проводки из ушей. Клара снова берет ее за руки и произносит:

— Все понять — значит все простить.

— Кто это сказал?

— Будда.

— Будда? Но ты же католичка!

— Родители не всё обо мне знают. — Помолчав мгновение, она повторяет: — Все понять — значит все простить. А теперь вставьте наушники обратно.

Ён Сук сидит неподвижно, как цапля. Девочка снова вставляет ей наушники. И опять слышится голос Ми Чжа:

— Я отчаянно пыталась искупить свою вину, стала христианкой, заставляла детей ходить в церковь и в воскресную школу, работала добровольцем. Я сделала все, что могла, для Чжун Ли…

Голос Клары на записи спрашивает:

— А если бы ты сегодня увидела свою подругу, что ты ей сказала бы?

— Я бы попросила ее прочесть мои письма. Умоляла бы их прочесть. Ох, Клара, если бы она согласилась, то узнала бы, что у меня на сердце.

— Ты вроде говорила, что вы обе не умели читать…

— Она поймет. Наверняка поймет. Она их откроет и узнает…

Ён Сук опять выдергивает наушники.

— Я не могу. Просто не могу. — Она встает, выпрямляется и, обращаясь к внутренней силе, которая позволила ей многое пережить, делает один шаг, другой, третий, оставляя позади девочку на скамейке.

Лето 1968 года

Мы сидели на корточках перед бультоком и слушали мужчину, который кричал в рупор:

— Сегодня старшие ныряльщицы выйдут на глубоководные работы на два километра от берега. Младших капитан высадит в бухте, где много морских ежей. Начинающих ныряльщиц среди вас сегодня нет, так что о них речь не идет. Я еще раз напоминаю, что нам нужно больше начинающих ныряльщиц. Пожалуйста, поощряйте своих молодых родственниц вступать в кооператив.

Меня раздражал уже сам факт, что нами командует мужчина, а он еще и орал в свой рупор. Может, у нас и плоховато со слухом, но раньше, когда мы сидели у очага и обсуждали планы на день, подруги всегда меня понимали. К тому же именно я возглавляла кооператив, и остальные хэнё ждали, что я объясню этому типу суть дела.

— И как мы привлечем молодежь, если вы поменяли правила насчет того, кто имеет право нырять?

— Я никаких правил не менял! — начал возмущаться он.

— Ну ладно, лично вы не меняли, — согласилась я. — Какие-то политики далеко отсюда приняли нелепый закон, но откуда им знать о наших порядках и традициях?

Начальник принял важный вид. Конечно, не его в том вина, но шесть лет назад, не спросив мнения ныряльщиц, приняли закон, по которому в каждой семье могла быть только одна хэнё. Это стало тяжелым ударом для семей, доход которых опирался на заработки бабушек, матерей и дочерей.

— Всегда так было, что, если женщина выходит замуж в другую деревню или уезжает, она теряет права в родной деревне, — сказал он.

— И что? Когда я давным-давно вышла замуж и уехала в другую деревню, меня охотно приняли в тамошний кооператив. А теперь женщина может подать заявку на лицензию только после того, как проживет на новом месте шестьдесят дней. А если ее свекровь или невестка уже работают ныряльщицами, то…

— Нет, тут вот в чем дело, — перебила меня Ян Чжин. — Если в одной семье получить лицензию может только одна хэнё, как мы должны привлекать дочерей к работе в море?

— А хоть бы я и могла их привлечь, — дополнила я аргумент напарницы, — зачем бы мне стараться?

— Вы мне сейчас опять про Чжун Ли рассказывать будете? — с показательным тяжелым вздохом поинтересовался мужчина.

Именно это я и собиралась сделать, поскольку знала, что его это раздражает.

— Моя младшая дочь учится в университете в Сеуле.

— Знаю-знаю.

— Конечно, не все дочери такие способные, как Чжун Ли, и не всем так повезло, но теперь у каждой девушки есть возможность выбрать менее опасную профессию, — продолжила я. — Вот посмотрите на мою старшую дочь. Как ее мать, я могу сказать, что Мин Ли никогда не отличалась большими способностями, но она помогает обеспечивать семью, продавая туристам открытки, лимонад и масло для загара.