— Я буду приезжать на все праздники, — тарахтела она, — и постараюсь отпроситься, когда доктор Пак вернется. Обещаю, что буду много заниматься.

Она очень напоминала своего отца: то же сочетание любви к семье и стремления учиться, чувство ответственности наряду с желанием пробовать новое. И все-таки, когда автобус подъехал, у Чжун Ли тоже выступили слезы на глазах.

— Ты храбрая девочка, — сказала я, хотя сердце у меня ныло. — Мы все тобой очень гордимся. Учись хорошо, а мы все будем тебя ждать.

Автобус остановился и раскрыл дверь. В воздухе кружила пыль. Я обняла дочь, и мы крепко-крепко прижались друг к другу.

— Я тут вечно ждать не буду! — крикнул водитель. — У меня расписание.

Учитель О поднял сумку Чжун Ли.

— Я прослежу за тем, как она устроится.

Дочь разомкнула объятия, поклонилась мне и всем родным и поднялась в автобус, который тут же тронулся с места. Последнее, что я увидела, это как Чжун Ли идет по проходу.

Через три дня из деревни утренним автобусом уехали Ми Чжа и Ё Чхан. Одни говорили, что Ми Чжа не вынесла сплетен о сыне и сбежала. Другие считали, что она поехала к мужу в Сеул, третьи — что они все собрались в Америку. Некоторые утверждали, что она никогда не вернется, раз продала свиней мяснику: ведь нельзя нормально жить без трехступенчатого цикла — отхожего места, свиней и еды. Но были и те, кто спрашивал, почему Ми Чжа в таком случае не попыталась продать дом тетки и дяди, спальные подстилки, сундуки и кухонную утварь. Все эти версии сбивали меня с толку.

Впервые за много лет я пошла в район Сут Дон, где жила Ми Чжа. Я открыла ворота и вошла. Двор был чисто прибран, соломенная крыша ухожена. В углу теснились рядами пустые глиняные кувшины. Амбар, где Ми Чжа спала в детстве, был пуст. По стене карабкалась лоза с пурпурными цветами. На участке возле кухни росли огурцы, морковь и другие овощи. Дверь дома оказалась не заперта, и я вошла. Все было точно так, как говорили люди: вся мебель осталась на местах. Может, Ми Чжа тут и не было, но ее духом пропиталось все вокруг. Я открыла сундук в главной комнате — просто так, из любопытства. Внутри лежала книга ее отца. Не верилось, что Ми Чжа не взяла ее с собой.

Шли недели, потом месяцы. Ми Чжа и Ё Чхан не возвращались. Дом так и стоял незапертый, но ничего не украли. Может, сохраняло силу поверье, что на Чеджудо не бывает воров, а может, люди боялись встретить меня — я каждый день ходила в дом бывшей подруги. Оказалось, мне не хватало ощущения, что она где-то рядом, что я могу в любой момент заметить ее. Мне не хватало возможности винить ее во всем. Когда тоска становилась невыносимой, я шла в дом Ми Чжа, трогала ее вещи и ощущала вокруг ее присутствие. Ее дом стал незаживающей раной, которую я снова и снова бередила.

(продолжение)

— У меня все хорошо, просто мне трудно тут находиться, — признается Ён Сук, сама себе удивляясь: зачем откровенничать с правнучкой Ми Чжа?

Клара обдумывает ее слова, потом спрашивает:

— А вы внутри музея уже были? Не ходите. — Помедлив, она добавляет: — Ну, то есть я вот только что узнала, что наш самолет сел на место прежней братской могилы. Большую часть тел оттуда выкопали и перезахоронили, но все-таки. Противно же!

Клара настоящая заноза в заднице, но Ён Сук считает своим долгом ее предупредить:

— Хоть ты иностранка, но все-таки следи за словами. Время сейчас все еще опасное, может, даже опаснее прежнего.

Клара склоняет голову набок и вытаскивает наушник.

— Что?

— Неважно. Мне пора возвращаться к родным, — говорит Ён Сук.

— Зачем? Чтобы посмотреть на имена мертвых? Или на экспозицию музея? Я серьезно, не ходите туда.

И тем не менее.

Ён Сук последний раз оглядывается на статую матери с младенцем, прикрытой белой тканью, а потом направляется прочь. Клара идет за ней.

— Хальман Ми Чжа всегда говорила…

— Ты ее называла хальман Ми Чжа? — Когда Ён Сук слышит ее имя в таком контексте, ей становится до странности не по себе.

— Я ее обычно называла бабушкой, но хальман ей больше нравилось. И совершенно точно не нравилось «прабабушка»: она говорила, что сразу чувствует себя старой. В общем, по ее словам, жизнь у нее была трудная. Я никогда не видела прадедушку, но хальман Ми Чжа говорила, что он был плохим человеком. Он ее бил, представляете? Часто бил. Вот почему она хромала. Вы об этом знали? — Клара смотрит на нее в упор, ожидая ответа, но, не получив его, продолжает: — Он приводил ее в ужас. Полностью контролировал ее жизнь.

Ён Сук смотрит вдаль. Многих женщин бьют, но они не предают подруг. Однако она не произносит этого вслух, подозревая, что юная американка все равно не поймет.

Клара говорит:

— Когда она только переехала в Лос-Анджелес… — Она пожимает плечами. — Иммигрантам пришлось несладко. Нам об этом в школе рассказывали, и бабушке тоже выпало немало трудностей.

Ён Сук спотыкается, и Клара берет ее под руку.

— Давайте лучше сядем. Мама рассердится, если с вами что-то случится.

Они находят скамейку. Ён Сук пытается успокоиться, чтобы сердце не стучало так сильно. У Клары встревоженный вид. Надо поскорее снова ее разговорить.

— Значит, у Ми Чжа был магазинчик, — произносит Ён Сук.

— Да, в корейском квартале. Типичная семейная бакалейная лавочка, ну вы знаете.

— Конечно. — Хотя на самом деле она не знает. — А еще дети у Ми Чжа были?

— Нет.

— А ее сын с женой…

— Мои бабушка и дедушка.

— Да, твои бабушка и дедушка. У них еще дети были?

— Нет, только моя мать.

— И Ми Чжа не водила невестку молиться и оставлять подношения Хальман Самсын? — удивленно спрашивает Ён Сук.

— Кто это — хальман Самсын? Еще одна моя прабабушка?

— Хальман — это и бабушка, и богиня, — объясняет Ён Сук. — Хальман Самсын — богиня плодородия и деторождения. Уж конечно Ми Чжа сводила бы невестку к богине…

— Я никогда не видела свою бабушку. Она умерла вскоре после того, как переехала в Штаты. От рака груди.

Девочка продолжает болтать — она, похоже, не заметила, как побледнела Ён Сук.

— Вряд ли кто-то из нашей семьи ходил к богине, и подношения тоже наверняка не делали. Мы в такое не верим. Особенно бабушка Ми Чжа. Из наших родственников она серьезнее всех относилась к христианству.

— Но твоя бабушка…

— Говорю же, я ни разу ее не видела. Когда она умерла, дедушка Ё Чхан привез хальман Ми Чжа в Лос-Анджелес. Ему требовалась нянька для моей мамы, она тогда была совсем маленькая. Потом, когда родилась я, бабушка Ми Чжа присматривала за мной. А потом за моим братом. Она жила с нами.