Она знала, что не имеет на это права. Запрещала себе эти мысли, но ее все равно тянуло к нему. Мама и Гага учили ее: нельзя отбивать мужчину у другой женщины. Они бы ее поведение не одобрили, она и сама была собой недовольна, хотя это вроде бы всего лишь мысли. Уцепилась за Соломона, как утопающий за плот, ни о ком больше не думая. Она понадеялась, что разлука, поездка в Австралию, это огромное расстояние помогут оторваться от него. Или знакомства с другими мужчинами. Может быть, ее чувство так болезненно обострено потому, что она никого другого не знала. Но напрасно она на это надеялась.

Не помогли ей ни новые знакомства, ни отвлечения. Его запах… не просто его любимый одеколон, но запах его кожи. Пока она жила в его квартире, спала в его комнате, этот запах окутывал ее со всех сторон. Она утыкалась лицом в подушку, вжималась в подушку – словно к нему прижималась лицом. И стонала от разочарования, потому что всего этого было мало. Чувствовать его запах вокруг, быть так близко к нему, но снаружи. Нет, всего этого мало. Этой ночью она не смогла уснуть, перебралась на диван, чтобы хоть как-то отвлечься.

Почувствовав его присутствие за спиной, она замерла, не дыша. Закрыла глаза – а фильм тем временем продолжался, – ждала, что он подойдет, его губы на ее затылке, его руки на ее бедрах, повсюду. Эти мысли – и его близость – напугали ее. Лора поспешно открыла глаза, заставила себя сосредоточиться на фильме, на том, что говорили ее отец и дядя. Сердце сильно стучало, и не потому, что она вновь видела отца.

Пока что этот фильм ничем ее не порадовал. Пожалуй, даже усугубил ее одиночество. Она надеялась ощутить связь, обрести корни, чтобы голова больше не кружилась, найти какую-то точку опоры посреди всего, что с ней происходило. Вернуть себе чувства, вернуть слух, вернуть свои звуки. Но она не могла избавиться от обиды: все время, пока снимался этот фильм, она жила там же, на ферме, но в фильме нет ни следа, ни намека на ее существование.

– Вы никогда не думали жениться, завести детей? – задала Бо вопрос им обоим, и Лора насторожилась.

Джо покачал головой, чуть посмеиваясь, чуть смущаясь. Жениться? Его старое морщинистое лицо при таком вопросе вдруг превратилось в лицо застенчивого подростка.

– У меня тут дела. На ферме. Полным-полно.

– Конечно, какая баба его захочет? – поддразнил Том.

– А ты, Том? Никогда не думал о браке, о семье?

Обдумывая этот вопрос, он молчал дольше, чем Джо.

– Все, что у меня есть, все, что мне нужно, – здесь, на этой горе.

Лора нажала на паузу. Снова сильно забилось сердце – и на этот раз из-за отца. Она перемотала и снова просмотрела эту сцену. Следила за тем, как Бо задает один и тот же вопрос двум мужчинам, склонившимся над копнами сена, кепки заслоняют их лица. Рейчел – великий оператор, но эти двое близнецов сами по себе – благодарнейший материал для кино. Они и состарились одинаково.

Еще раз та же сцена.

Ее отец.

– Все, что у меня есть, все, что мне нужно, – здесь, на этой горе.

Здесь, на этой горе.

О, как бьется сердце! Она велит себе успокоиться, всмотреться внимательнее, та ли это гора. Мало ли что. Вдруг у него есть еще дети, на других вершинах, рожденные другими женщинами, после того как ее мать рассталась с ним. Нелепое предположение, но в таком важном деле она должна разобраться в точности. Она снова поставила на паузу, вернулась назад и снова проиграла тот же эпизод.

На четвертый раз она уверилась окончательно. Он тщательно обдумал ответ – так тщательно, что Джо удивился его молчанию, оглянулся с мальчишеской улыбкой на лице. Что-то братишка о девчонках призадумался, фыркнул он.

Что же там было, на горе у Тома? Джо, его дом, его ферма, овцы, собаки. Его воспоминания. И его дочь. Она жила на этой горе, и, значит, в своей ответ он включил и Лору. Пусть он не любил ее так, как обычно родители любят детей, но он признал ее и дорожил ею. И это для Лоры важнее всего.

Лишь теперь, когда она это поняла и продумала, она вспомнила, что в гостиную заглядывал Соломон. Со счастливой улыбкой обернулась к нему. А он ушел. И дверь в комнату закрыл. Улыбка тут же померкла, но затем она вспомнила слова Тома и пошла спать, чувствуя себя так, словно отец только что ее обнял – чего он никогда не делал. До этой минуты.

Соломон негромко постучался в комнату Лоры. Не получив ответа, забарабанил громче.

– Лора, я…

Дверь открылась. На ней была его рубашка – и больше ничего. Зеленые глаза сонно приоткрылись, утренний свет был чересчур ярок. От нее пахло сном, пахло теплой уютной постелью, Соломон готов был – буквально – наброситься на нее. Впился в нее жадным взглядом, пока она протирала глаза, – длинные ноги, изящные бедра, полускрытые его футболкой.

– Извини, что взяла твою рубашку, – пробормотала она. – Следовало попросить разрешения, но… – Она не могла сообразить, что сказать себе в оправдание, а ему-то и вовсе было все равно.

– Не за что извиняться. Все хорошо. Великолепно. Ты прекрасна. Тебе очень идет, – запутался он в словах. Горловина была ей широка, все три верхние пуговки Лора оставила расстегнутыми, и он видел, как начинается изгиб ее груди, а если наклониться, тогда там, где одна сторона распахнута чуть больше, он, наверное, увидит…

Тут она заметила тарелку у него в руках.

– А, да. Я приготовил тебе салат из курицы. С гранатом. Просто потому, что нынче гранат суют во все подряд.

Она растроганно улыбнулась.

– Поешь, прежде чем ехать на студию, это лучше, чем тамошняя синтетика. – Он присмотрелся к своему блюду и пожал плечами: – Хотя не уверен.

Сам чувствовал, как путается в словах, взрослый мужчина, а в голове одно – уложить ее в постель. Так бы и поступить – но нельзя, нельзя, нельзя. Он погубит ее. И так уже многое ей испортил. Усилием воли Соломон заставил себя выпрямиться и отступить, а то уже чуть не полез ей за пазуху.

– Через пару часов пора ехать. Ты полдня проспала.

– Ночью не могла уснуть.

Стоило ей вспомнить о вечернем выступлении, вернулся страх.

– И я не мог.

Их взгляды встретились. Он готов был поклясться – она его околдовала.

– Шоу в восемь. Ты выступаешь последней. Можем приехать туда в шесть – обычно приезжают заранее, но они сказали, тебе не нужно. Проверку звука проведут без тебя.

– А репетиция? – удивилась она.

– Сказали, тебе и это не нужно. Все будет хорошо, Лора, все будет в полном порядке. Это последний раз. Две минуты на сцене – и все. Используй их на всю катушку.

– Только я начала успокаиваться – и тут ты это сказал.

– Я вот о чем: ты должна показать им, кто ты есть на самом деле. Вернее, даже не им показать – быть собой. Все это увидят и поймут. – Поймав ее улыбку, он засмеялся: – Фигово у меня получается, да? В последний раз, когда меня выпустили на разогрев, двадцать человек ушли из зала еще до того, как началось основное.