За этими размышлениями Лев и не заметил, как они прибыли на место, и вертолет приземлился. Снег был уже утоптан, и Фатеев, первым выйдя из вертолета, тут же надел лыжи и, сверившись с картой и компасом, указал направление. Но вот первым пошел не он, а другой человек – все-таки возраст у генерала был уже не тот, чтобы прокладывать лыжню, тронулись в путь и остальные. Романов с Гуровым тоже встали на лыжи, и Александр, сказав: «Держись за мной», пошел впереди, а Гуров – за ним.

Сначала идти было легко, специально созданная для подобных случаев одежда не сковывала движения, лыжня была проложена, впереди виднелась спина Романова, бывшего охотника, и Гуров даже получал удовольствие от этой «лыжной прогулки», размеренно работая ногами и руками. Но через несколько километров оказалось, что утренняя зарядка – все-таки недостаточная подготовка для таких марш-бросков, и он начал уставать так, что пот заливал глаза, а потом случилось то, о чем он раньше даже не думал – начало болеть травмированное в Чернореченске плечо. До этого оно вело себя прилично, и Лев Иванович совсем про него забыл, а вот сейчас, когда нагрузки превысили привычные, оно дало о себе знать – сначала стало противно ныть, дальше – больше и в конце концов разболелось так, что он стискивал зубы, чтобы не заорать. Но все равно он старался держать темп, чтобы не отстать и сохранять прежнюю дистанцию между собой и Александром, который периодически оборачивался, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. Идти становилось все труднее и труднее, а попросить Романова двигаться медленнее Гурова не заставили бы даже под дулом пистолета. И тут он понял, что дистанция между ними сохраняется не потому, что он идет с прежней скоростью, а потому, что Александр сбавил свою.

– Саныч! У тебя все нормально? – окликнул он его.

– Нога! Мать ее! – не поворачиваясь, ответил тот.

Все ясно, если у Гурова разболелось плечо, то у Романова – сломанная нога, которую много лет тому назад собрал воедино из осколков знахарь Костя, – видимо, она тоже не выдержала таких нагрузок.

– Ну, тогда не рви из себя жилы, иди помедленнее, – предложил Лев Иванович, на самом деле радуясь, что не он послужит причиной их задержки, хотя эта мысль самоуважения ему и не прибавила, стало даже немного стыдно.

– Да я и так еле-еле плетусь, – буркнул Александр.

Вдруг впереди раздались сначала одиночные выстрелы, а потом автоматные очереди. И куда что делось? Они рванули с места, забыв о боли, а может, это второе дыхание открылось? Тут раздался чей-то властный окрик:

– Падай!

Оба тут же рухнули на снег как подкошенные, и в этот миг над их головами просвистела автоматная очередь, а чей-то злой мужской голос продолжал:

– Куда поперлись, кретины, мать вашу! Жить надоело?! Прямо на стрелка бы вылетели!

Скинув лыжи, Романов с Гуровым поползли на голос – это оказался один из бойцов.

– Что тут происходит? – спросил Александр.

А вот у Льва Ивановича, стыдно сказать, даже на такой короткий вопрос сил уже не осталось.

– Вон в том бараке они окопались, – осторожно показал направление боец. – Двух человек снайперы уже сняли, а сколько их там осталось – черт его знает. Но пуль не жалеют, поливают все вокруг, как из шлангов. Можно было бы из подствольника шмальнуть, но там же заложники.

В этот момент дверь барака открылась, и оттуда вылетела целая свора псов, таких же, как Бек, которого Гуров видел во дворе Косолапова. Огромные, мохнатые и злобные, они, задержавшись всего на несколько секунд, рванули в разные стороны.

– Вот суки! – выругался боец. – Собаки же на запах человека сейчас побегут, а их хозяевам только и останется, что огонь в ту сторону направить.

Но собаки никуда добежать не успели, их, одну за другой, сняли выстрелами. Они попадали, корчась и воя на снегу, – зрелище было до того страшное, что Гуров еле сдержался, чтобы не отвернуться или закрыть глаза, а еще заткнуть уши, только бы не слышать этот полный невыносимой боли звериный вой и скулеж. Из барака тут же направили огонь по тем местам, откуда стреляли в собак. Вдруг Гуров увидел, как по крыше барака к самому ее краю над дверью подполз почти неразличимый на фоне снега человек, замер там с гранатой в руке, ожидая, когда дверь откроется.

– Светошумовая, – кратко объяснил боец. – Нам бы их только вырубить на несколько минут, а дальше – дело техники.

Но тут произошло то, чего никто не ожидал: дверь распахнулась, и в ее проеме показался стоявший на каком-то ящике человек с поднятыми руками. В правой руке у него была граната, указательным пальцем левой он держался за кольцо, а за его спиной виднелось множество серых от ужаса лиц.

– Хитрая сволочь! – процедил сквозь зубы Гуров. – Если в него сейчас выстрелить и ранить, то он свалится назад, то есть внутрь, руки сами собой упадут или просто дрогнут, и граната взорвется. Жертв будет много.

Фатеев, который все понимал еще лучше, чем Лев Иванович, крикнул:

– Чего ты хочешь?

– Вертолет с пилотом и чтобы нам дали спокойно улететь. Время на размышление – пять минут, а потом начнем каждые пять минут убивать по заложнику.

Ситуация была патовая: преступников нельзя было отпускать, но и как их брать при таком раскладе, было непонятно. Замерли все: и боец с гранатой на крыше, и сам бандит, и все бойцы Фатеева. И тут Романов, забрав у бойца рацию, тихонько сказал:

– Василич, действуй по моему сигналу. Тому, на крыше, отмашку дай.

– Сашка, ты уж постарайся поаккуратнее, – попросил генерал.

– Все будет нормально, – заверил его Александр.

Он снял со спины двустволку и, устроившись поудобнее, стал целиться.

– Саныч! Не сходи с ума, – прошипел ему в ухо Гуров.

– Не мешай! – зло цыкнул на него Романов.

Что оставалось Гурову? Только лежать на снегу рядом с Александром и ждать, чем дело кончится, тем более что боец не делал ни малейшей попытки вмешаться: то ли субординация не позволяла, то ли понимал всю бесполезность этого занятия, то ли был просто уверен, что Романов все делает правильно. И тут прямо над ухом Гурова раздался такой грохот, что он на несколько минут оглох. Видеть, правда, мог, только глазам своим не верил: Романов одним выстрелом отстрелил преступнику палец, которым тот держался за кольцо, а вторым – перебил запястье правой руки. Причем интервал между выстрелами был настолько минимальным, что они практически слились в один, и в результате преступник оказался обезврежен, а выпавшая из его руки граната валялась на земле перед ним. Бандит не успел еще заорать от боли, как в открытую дверь одна за другой полетели две светошумовые гранаты, в бараке рвануло, а уж бойцы сорвались с места еще до взрыва гранат, за несколько секунд добежали до барака и скрылись внутри.

Засунув руку под капюшон, а мизинец – в ухо, Гуров пытался таким ненаучным способом вернуть себе хоть какой-то слух и добился некоторых успехов, во всяком случае, то, что в бараке никто больше не стрелял, он услышал.