Вот оно выпрямилось и помахало рукой.

Мальчик, как и был нагой, стоял среди вакуума, беззащитный и невредимый. Тонкие волосы реяли вокруг его головы, словно и правда все это было под водой. До него было метров десять. На этом расстоянии (и при частоте света, проникавшего сквозь оболочку пузыря) его глаза казались черными. Он снова помахал Джонини.

Джонини пришел сразу к полудюжине заключений, часть из которых подразумевала, что он сошел с ума. Он отмел их все и наконец не нашел ничего лучше, как помахать в ответ. Мальчик оттолкнулся от балки и поплыл ему навстречу. Руками и ногами прилепился к плазменной оболочке и уселся по-лягушачьи. Потом он вдруг оказался наполовину внутри пузыря. Потом встал рядом с Джонини:

– Привет.

Джонини стоял, вжавшись спиной в круглую стенку пузыря и раскинув руки по прозрачной плазме. Он весь вспотел.

– Что… – начал было он.

Невозможности мотыльками порхали в мозгу. Он пытался разогнать их, но… Человек, плывущий в вакууме, проникающий в энергетический пузырь, пропадающий, возникающий снова – это невозможно…

– Привет, – повторил мальчик, мигая зелеными глазами.

– Что… – повторил в ответ Джонини.

– Тебе нехорошо?

– Что ты такое? – выдавил Джонини наконец и с усилием оторвался от стенки.

Мальчик снова мигнул и пожал плечами.

Джонини хотелось крикнуть: «Сгинь!», закрыть руками глаза, пока видение не рассеется. Хотелось немедленно вернуться домой. Но он остался. Что-то в нем – то же, что заставляло его собирать неуклюжие книги в век кристальных архивов, – требовало присмотреться внимательней ко всем окружавшим его невозможностям.

Он с ходу насчитал их пятнадцать. Они стояли на металлической паутине, кто-то вниз головой, кто-то под углом. Все они были нагие, все глядели на него, и все, сколько он мог рассмотреть, были копиями мальчика, который теперь разделял с ним его спасительную плазму.

– Я так и знал, что ты сюда полетишь. По-моему, тебе все-таки нехорошо.

– Ну, адреналин у меня сейчас сильно выше нормы, – по возможности спокойно ответил Джонини. – Но это потому, что я тут многого не понимаю.

– Чего, например?

– Например, тебя! – Сохранять спокойствие оказалось трудновато.

– Я же говорил тебе, я не знаю, что я такое. Правда не знаю.

Потрясенный Джонини не сразу разглядел, что мальчик тоже искренне озадачен.

– А ты – что такое? – спросил мальчик.

– Я – студент. Изучаю галактическую антропологию. Я – человек. Состою из плоти и крови, гормонов и антител. Я не могу нагишом перемещаться в космосе, не могу исчезать и появляться из пустоты, не могу проникнуть сквозь кристаллическую плазму. Меня зовут Джонини Горацио Т’вабога, и, возможно, я полностью спятил.

– Ух ты.

– Теперь твоя очередь.

Мальчик непонимающе смотрел на него.

– Скажи хотя бы свое имя.

Мальчик пожал плечами.

– Ну как тебя люди называют?

– Люди меня называют «дети Разрушителя».

Джонини, как уже говорилось выше, не был настолько подкован в семантике, чтобы уловить все тонкости этой фразы. Она плавала где-то на поверхности его сознания, а краем глаза он уже улавливал красное сияние в лабиринтах полуразрушенных коридоров.

– Что это там светится? – спросил он, опять не зная, что предпринять.

– «Мертвая голова», – ответил мальчик.

Тут Джонини снова набрел взглядом на двойников. Один из них спрыгнул с балки, оглядываясь, проплыл мимо них метрах в трех и исчез из виду.

– А они?

– Что они?

– Они тоже дети Разрушителя?

Мальчик кивнул:

– Да, это остальные я.

И снова Джонини упустил синтаксические расхождения, которые стали бы ответом на многие из его вопросов. Теперь он смотрел на «Мертвую голову».

Он дотронулся до пояса, и пузырь, набирая скорость, поплыл в сторону красного сияния. Джонини не удивился бы, если бы сейчас мальчик просто выскользнул наружу, но тот по законам физики двинулся вместе с ним.

– Кстати, сколько ты кислорода вдыхаешь? Здесь его на шесть часов в расчете на одного человека, а запаску я не захватил.

– Как придется, – ответил мальчик. – Могу вообще не дышать.

– Тогда не дыши.

– Хорошо. Только я говорить не смогу.

– Тогда дыши, когда захочешь что-то сказать, о’кей?

– О’кей.

Они приближались к целой стене из космического мусора. Мусор висел плотно, но кое-где были прогалы.

– Куда теперь? – спросил Джонини.

– Можно по коридору, – сказал мальчик. И добавил сдавленным голосом: – Я… сейчас… две секунды… воздуха… потратил.

– Что? По какому коридору?

– Вон по тому… Еще… одну… с четвертью.

Джонини завел пузырь в коридор, тоже полуразрушенный. Стены тут были голые, с поручнями для передвижения в невесомости. Чуть дальше к коридору примыкал еще один, но этот новый был оборван словно по шву.

– А теперь куда? – спросил Джонини через плечо.

– Скоро будут Горы. Еще… секун…

– Прекрати. Дыши, если хочешь. Я все равно долго оставаться не планирую.

– Я хотел как лучше…

Они обогнули еще один угол, проплыли через отсек с вырванной стеной и двинулись прямо. В конце коридора Джонини резко затормозил и ахнул.

В голубом тумане им открылся огромный круглый зал. В центре его над помостом парила гигантская сфера. Даже на таком расстоянии и при таком свете Джонини увидел, что на ней вырезаны материки и океаны Земли. Огромная округлость зала, круги кресел, одинокая сфера – все это создавало ощущение пространства великого, но доступного пониманию, совсем непохожего на бесконечную пустоту, в которой висел искалеченный корабль. Это замкнутое, ограниченное материей величие навевало покой, почти религиозное успокоение.

– Что это? «Мертвая голова»?

– Это Суд, – отвечал мальчик.

– Суд? – Джонини перевел взгляд с гладкого свода потолка на высокий амфитеатр кресел и наконец снова на сферу. – Что же тут происходило?

– Процессы, – сказал мальчик и добавил: – Над преступниками.

– На кораблях было много преступников?

– Поначалу нет, а ближе к концу – много.

– И что это были за преступления?

– В основном нарушение Нормы.

– Нормы?

– Ну да. Ты можешь послушать. Все процессы записывали.

– Проигрыватель еще работает?