Герцог и герцогиня, оказавшись на краю гибели, предсказанной еще при падении Мирандолы, собираются с духом. «Так почитаются нами Марс и Венера, господствующие теперь над всем миром», – заявил Бернардо дей Проспери. И это не было преувеличением.

Прибыли французы. Солдаты-наемники не отличались особой щепетильностью; они насиловали женщин, занимались мародерством, в то время как их командиры представляли сливки французской аристократии – галантные кавалеры, словно герои средневековых легенд о рыцарях, готовые прямо с поля боя мчаться на бал с той легкостью и беззаботностью, что и является истинной храбростью. К культурным манерам итальянцев (о них несколько позже напишет Бальтазар Кастиглионе в «The Courtier») и гуманистическому великолепию двора, не допускавшему чрезмерной свободы, французы добавили свойственные их темпераменту огонь и энергию. Герцогиня давала балы и приемы, и французы не могли удержаться от восхищения. Возвращение Бентивольо в Болонью сопровождалось всенародными торжествами в Ферраре. Празднично одетые горожане, женщины, украсившие волосы цветами, устремились по широким улицам к герцогскому дворцу, утопающему в свежей зелени.

Альфонсо, оценив растущую день ото дня значимость герцогини, попытался освободить ее от забот. Если д'Эсте знали, что Лукреция переписывается с маркизом Мантуанским, то сейчас следовало окружить Лукрецию любовью и нежностью, чтобы затем, используя ее, заманить Гонзага в ловушку. Ничего страшного не случится, если они пару раз встретятся. Итак, возобновились поездки Лоренцо Строцци, доставляющего письма обоим адресатам.

Франческо Гонзага почувствовал новый прилив любви. Теперь уже Лукреция была пленницей, удерживаемой в городе венецианскими и папскими войсками. Она умоляла о помощи, и он слепо доверился ей. Гонзага приходилось следовать советам жены, но глубоко внутри (Изабелла и не подозревала об этом) у него росла бешеная злоба. Несмотря на то что ему хотелось продолжить роман с Лукрецией, приходилось притворяться больным.

Гонзага попросил герцогиню написать несколько слов своей рукой, это будет таким утешением для него! Любовники по-прежнему использовали язык символов; слова «сокол» и «сокольничий» многократно повторяются в их письмах. Лукреция сообщает, что собственноручно напишет письмо тут же, как только он сам попросит ее об этом, поскольку не сможет ему отказать. Большая часть любовных писем Гонзага приходится на этот период вынужденного безделья. Испытывая легкие сомнения, Лукреция медлит с ответом. Приближается Пасха, и она, по обыкновению, удаляется в монастырь, по всей видимости захватив с собой письмо Гонзага.

Но теперь она отправляется уже не в монастырь Тела Господня, а в собственный, основанный после 1510 года. Она поместила в него самых любимых монахинь; они улыбались, когда улыбалась она, а если она горевала, то и они горевали вместе с ней. Этот второй дом, в котором никто не мог нарушить ее покой, располагался во дворце Номеи, у стен которого в июне 1508 года было найдено тело Эрколе Строцци. Вероятно, это обстоятельство определенным образом повлияло на ее выбор. Внешний облик здания остался неизменным, но над входом была выбита пламенеющая роза, эмблема святого Бернардина. Настоятельницей монастыря Святого Бернардина Лукреция назначила Лауру Байярдо из монастыря Тела Господня. Среди послушниц находилась еще одна Лукреция Борджиа, незаконнорожденная дочь Чезаре, уехавшая из Рима в 1507 году. Там, в монастыре, где война казалась чем-то нереальным, по окончании Пасхи Лукреция написала Гонзага.

Она извинялась за задержку с ответом, но была уверена, что он поймет ее сомнения, поскольку ей не хотелось «беспокоить Вашу Светлость во время святых дней». Разве могла она упоминать о «соколе», принося покаяние? Но Франческо может не сомневаться, что «сокол» очень хорош и даже стал еще лучше и «им интересуются намного больше, чем духовник – делами прошлого». Но, спешит добавить Лукреция, дабы успокоить свою совесть, это было сказано «без намерения оскорбить Бога или нанести вред соседу». Затем Лукреция игриво попеняла маркизу, что его письма излишне наполнены земной любовью. Она его тоже любит, но как «повелителя и брата».

Солнечный сад, атмосфера, царившая в монастыре, аромат ладана – все это невольно придавало письму Лукреции нежность, если не сказать невинность. Он должен знать, что она поняла, на что он намекает, и, хотя ее ответ продиктован долгом, она наслаждается его письмами. Ее слова не могли вызвать недовольство Гонзага, поскольку он отличался набожностью. Он наслаждался любовью, которая на старости лет вдохнула в него новую жизнь, сохранив при этом благочестие и набожность. Думая о Лукреции, он чувствовал, как к нему возвращается молодость, а осознание того, что она находится в опасности, будило в нем новые силы и рождало надежду, что в один прекрасный день она появится в Мантуе и будет полностью принадлежать ему. Фантазия, похоже, могла обернуться реальностью, и маркиз, действуя так, словно все решено, уже обдумывал, как следует поделить трофеи, и попросил папу передать ему полномочия в отношении жены герцога Альфонсо.

Такая просьба могла бы показаться невероятной, если бы не письмо, датированное 23 января 1511 года, в котором откровенно изложено это требование. После заверений личного консультанта папы, архидьякона Габбионетты, что, если Альфонсо д'Эсте схватят на территории Мантуи, его немедленно передадут папе, Гонзага еще раз обратился с просьбой, чтобы было проявлено максимальное снисхождение к «герцогине, бывшей Феррарской [папа заявил, что лишает Альфонсо титула]. В наших силах обеспечить ее безопасность, поскольку только она одна среди всех наших родственников поддержала нас, когда мы находились в плену в Венеции, а это обязывает нас проявить благодарность; никто не проявил к нам такого сострадания, как эта бедная девочка». Гонзага сгорает в нетерпеливом ожидании своей «бедной девочки». (Из этого письма и стало известно, что Лукреция поддерживала Гонзага во время его заточения в Венеции.)

Папа, вероятно, пообещал Лукрецию маркизу или дал понять, что согласен, поскольку Франческо начал приводить в порядок апартаменты во дворце, у церкви Сан-Себастьяно. Он подбирал картины, ковры и мебель, и о каждом приобретении сообщал Лукреции. Только не подумайте, что он намекал на обстоятельства, связанные с этими приготовлениями, конечно же нет, он просто описывал ей ту обстановку, которую она увидит, приехав к нему. Ведь дом оборудован специально для нее. «Позвольте нам надеяться, что после всех треволнений нам удастся вместе наслаждаться всем этим», – с благодарностью отвечала Лукреция. Маркиз мечтал, когда в этой комнате, под потолком, изображающим небо, после долгих разговоров, он, спаситель, наконец-то склонится над своей возлюбленной. Теперь его жизнь наполнилась до краев, и казалось, что уже нет места никаким желаниям. Где-то далеко шли бои, а Франческо Гонзага часами наблюдал за работой художников и декораторов, украшавших апартаменты. И когда мастера развернули разноцветные гобелены, в которых превалировали любимые Лукрецией коричневые тона, в памяти всплыла изысканная строчка Никколо да Корреджо, которая, казалось, написана специально для того, чтобы объяснить ему и Лукреции значение цвета и их дружбы:

Лето подошло к концу. Тяжело заболел Юлий II, что тут же отразилось на военных действиях, уже нет прежнего воодушевления. Воспользовавшись этим обстоятельством, Лукреция едет на воды в Реджио поправить здоровье. Вероятно, воды были просто удобным предлогом, на самом деле она надеялась повидаться с маркизом, приехавшим из Боргофорте. Реджио означало надежду, и нежная природа рождала неясные предчувствия: что-то может произойти, но что? Если в непривычный час хлопала дверь, она бледнела и воображала, что это прискакал с севера всадник. Лукреция настолько любила Реджио, что 4 октября 1511 года, хотя уже закончилась эпидемия чумы, она отправила письмо в Остеллато, где в это время охотился Альфонсо, с просьбой разрешить ей остаться в Реджио и прислать туда детей Эрколе и Ипполито (он родился в 1509 году). «Дети останутся тут, такова воля хозяина», – последовал ответ Проспери. Папа выздоравливает, а значит, скоро возобновятся военные действия; мальчикам д'Эсте лучше оставаться в замке. Лукреция возвращается в Феррару, куда понаехало много новых знаменитостей и царит веселое оживление.