Но мой муж до сих пор раздражен, он подозревает, что за заговором стоит Лоренцо де Медичи, поэтому хочет сразу же покинуть Форли. Мои желания совершенно расходятся с его. До родов осталось не больше шести недель, по правде говоря, я всю беременность чувствовала себя плохо, а теперь мне стало еще хуже.

Попробую убедить его остаться в Форли, чтобы ты смогла приехать и помочь мне, когда придет срок. Иначе, боюсь, случится непоправимое.

Помолись за меня.

Катерина, графиня Имолы и Форли

Упоминание о возможном убийстве испугало меня. Символические карты обещали, что прольется невинная кровь. Еще я сильно тревожилась о здоровье Катерины. Если не считать утренних приступов тошноты на первых месяцах, раньше она никогда не чувствовала себя плохо во время беременности.

Прошло две недели, за которые я не получила ни одного письма. Затем холодным и дождливым ноябрьским вечером прибыл гонец и забарабанил в кухонную дверь. Он велел судомойке привести меня, поскольку привез крайне важные сведения, касающиеся госпожи.

Я сбежала по ступенькам. Гонец стоял посреди гостиной, с его плаща на ковер стекала вода, в руках он сжимал такую же мокрую насквозь шапку из красной шерсти.

Это оказался Лука, волосы, намокшие от дождя, свисали сосульками, лицо почернело от загара и осунулось от усталости. Я вскрикнула от радости и кинулась к нему.

— Я уже позвал врача ее светлости и повитуху. Графиня будет здесь примерно через час, — сказал он. — Тебе надо подготовить спальню, принести воду, полотенца и все остальное, что требуется в таких случаях.

— Она рожает? — Я схватилась за сердце.

— Мы спрашивали, она уверила нас, что еще нет, — угрюмо ответил Лука. — Но у нее такие боли, что она кричит в голос.

На секунду позабыв радость от возвращения Луки, я сейчас же вызвала Теодору, и мы подготовили постель, накрыв матрас старыми одеялами. Лука принес из чулана стул для родов, притащил из кухни большой железный котел, пока мы с Теодорой разводили в камине огонь и наполняли водой кувшин и стаканы.

Когда все было сделано, я вышла, чтобы поговорить с Лукой.

Мы стояли, взявшись за руки, и я расспрашивала шепотом:

— Катерина плохо себя чувствовала и хотела рожать в Форли. Почему вы приехали?

— Это все граф Джироламо. — Лицо Луки потемнело. — Он был уверен, что его обязательно убьют в Форли. Всем было очевидно, что госпожа слишком слаба, однако муж приказал ей собираться. Она полпути проехала верхом на муле, в итоге боль сделалась невыносимой. Мы положили ее на носилки, но лучше ей уже не стало. — Лука покачал головой, вспоминая путешествие. — Молю Господа помочь ей выжить и сохранить ребенка.

— Граф просто скотина! — прошептала я, чувствуя, как глаза наполняются едкими слезами.

Я зажмурилась, а Лука произнес:

— Он беспокоился и о ее безопасности тоже. Джироламо не сомневался, что, если Катерина останется, ее с ребенком тоже убьют. Все время он был очень внимателен к ней, но ты же знаешь графиню. Она воспринимала все его приказания как вызов себе лично, поэтому не жаловалась. Мы с графом ехали рядом с нею. Когда пересекали Апеннины, она совсем побледнела, ее била дрожь. К концу дня госпожа застонала, обмякла в седле и упала бы прямо на землю, если бы Джироламо не успел ее подхватить.

Я не нашлась что ответить. Мы держались за руки, и Лука шепотом рассказывал мне о путешествии, о том, как дож провозгласил Джироламо почетным гражданином Венеции. Он предоставит войска, чтобы помочь графу отнять Флоренцию у Медичи, а тот, в свою очередь, обязуется помочь Венеции захватить земли рядом с Феррарой.

Тем временем появился жирный седой доктор и слишком моложавая с виду повитуха, их проводили в спальню Катерины. Прошел час. Из-за шума дождя и закрытых ставней мы не услышали топота копыт, когда отряд подошел к палаццо Риарио, но вскоре вдалеке хлопнула дверь, и я кинулась на лестничную площадку.

По лестнице поднимался Джироламо. Как и Лука, он насквозь промок под дождем, с одежды, шляпы и волос ручьями стекала вода, на лице была написана мрачная, не характерная для него решимость. Он перешагивал по две ступеньки зараз, вымокшие спутники и слуги почти бежали, чтобы не отставать от него.

Он нес Катерину, безвольно свисающую с громадных ручищ. Ее глаза были зажмурены, а рот с посеревшими губами приоткрыт.

Я подавила желание сразу броситься к ней и посторонилась, чтобы дать дорогу стремительно поднимавшемуся графу.

Потом я побежала за ним и вошла в комнату в тот миг, когда он укладывал Катерину на постель. Она вся дрожала, живот чудовищно раздулся, ступни и лодыжки отекли, лицо распухло.

— Мадонна, — позвала я. — Это Дея. Ты уже дома.

Ее веки затрепетали, затем чуть приоткрылись. Она с трудом взяла меня за руку и притянула поближе.

— Дея, — выдохнула Катерина. — Это и правда ты?

— Правда, — подтвердила я. — Все у нас будет хорошо.

Она вздохнула от радости и снова закрыла глаза, в следующий миг сморщилась и схватилась за живот, после чего жалко рассмеялась, потерла больное место и прошептала:

— Как это дитя любит пинаться, не дает своей бедной матери ни минуты покоя. Все в меня.

Эти несколько слов окончательно утомили Катерину, и она замолкла. Я стащила с нее мокрую одежду, туфли и обнаружила за корсетом связку моих писем. При виде них я едва не разрыдалась. Как же я могла оставить ее одну? Но я не стала плакать и терзаться угрызениями совести, а взяла себя в руки и приказала принести свежую рубаху.

Когда я переодела Катерину, доктор взял меня под локоть, отвел в сторонку и важно заявил:

— Я должен провести осмотр.

Он прогнал нас от постели. Кроме Катерины в спальне к этому моменту оставались только граф, сам доктор, повитуха и я. Мы наблюдали, как врач прикладывал ухо к сердцу моей госпожи, клал ладонь ей на лоб, ощупывал живот, прикрывал ее простыней, чтобы осмотреть интимные части тела.

Когда он закончил, Джироламо тревожно спросил:

— Так что же? Это уже роды?

— Никаких иных недугов я не наблюдаю. — Выражение лица доктора не предвещало ничего хорошего. — Вынужден заключить, что это часть родового процесса.

Мы все разом поглядели на Катерину, а она, собравшись с силами, прошептала:

— Не надо доктора. Только повитуху.

— У ее светлости нет лихорадки, — вежливо, но как-то презрительно продолжал доктор. — Однако она может бредить.

Повитуха, худощавая женщина с жесткими волосами, поглядела на врача с явным недоверием, опустилась перед Джироламо в реверансе и проговорила:

— Ваше сиятельство, с вашего позволения, я осмотрю роженицу.

Не обращая внимания на гримасу врача, граф обернулся к ней и с робкой надеждой кивнул.