— Не умирай! Не смей!

Флора шлепнула младенца в последний раз. В наступившей затем тишине плечи девочки обмякли, а головка запрокинулась.

— Нет! — крикнула Катерина. — Отдайте мне ребенка! — Взмахивая руками, она силилась подняться со стула.

Я быстро забрала девочку из рук Флоры, завернула в пеленку и отдала Катерине. Она осела на стуле для родов, баюкая девочку. Маленькое личико было спокойно, посиневший ротик открыт. Когда Катерина закрыла его, мне показалось, что ребенок спит.

— Уведи эту женщину, — потребовала Катерина звенящим голосом. — Прогони, чтобы я больше никогда не видела ее! Она убила моего ребенка! Мою Галеаццу!

В тот день Катерина отказалась пить и есть.

— Какая жестокость! Неужели добрый Господь стал бы отнимать у матери детей? — горько заметила она.

— Но ведь Бог и позволяет им рождаться на свет, — ответила я мягко.

Подобный вопрос был вполне естествен. Я сама задавала похожие, потеряв Маттео.

— Будь проклят Господь! — выругалась Катерина. — Зачем тогда позволять им рождаться?

Я пододвинула стул к ее постели, села рядом и осторожно спросила:

— Помнишь, что сказали перед твоим отъездом в Венецию символические карты? — Катерина не смотрела на меня, а я спокойно продолжила: — Это и был Повешенный. Жертва. Помнишь, я сказала тебе, что случится что-то ужасное…

Катерина перебила меня:

— Но ты не сказала, что это будет настолько жутко.

— Я же не знала, что именно случится, мадонна. Но помнишь, я еще говорила, что за жертву будет дана удивительная награда.

— За смерть моего ребенка? — Наконец она взглянула на меня и закипела от гнева, несмотря на усталость. — Что хорошего может получиться из подобной трагедии?

Я сделала вдох, чтобы продолжить, но Катерина опередила меня:

— Я старалась быть храброй, как ты и велела, Дея, пыталась заботиться о людях. Этот ребенок… моя маленькая Галеацца толкалась сильнее других. — Графиня подавила рыдание. — Она была такой сильной! Я не сомневалась в том, что это мальчик, и знала, что он станет великим воином. Я начала разговаривать с ребенком, рассказывать о предках по линии Риарио и о деде, герцоге Миланском, о том, как сама буду учить его военному делу. Он никогда не изведает страха, он станет лучше всех предыдущих Сфорца и Риарио. — Слезы текли по ее щекам. — Я родила дочь, но была счастлива и начала ее любить. Но к чему все это? Она сделала первый вдох и умерла. Малышка так храбро боролась, чтобы прийти в этот мир… и потерпела поражение.

Катерина попыталась овладеть своими чувствами, и в конце концов ее гордость одержала верх. Черты лица графини сперва исказились, а потом окаменели, обратились в горестную маску.

Пока я наблюдала за этой переменой, понимая, что смерть маленькой Галеаццы может еще больше ожесточить сердце ее матери, у меня в голове вдруг прояснилось. Не было никакого внутреннего голоса или неестественных ощущений, однако я твердо знала, что нахожусь в этот ужасный момент рядом с Катериной по воле судьбы, и поняла, что надо делать.

— С твоего разрешения, мадонна, я принесу карты, — сказала я и поднялась.

— Зачем? — пожала плечами Катерина. — Предсказать мне новые несчастья? Я уже знаю свой конец!.. Башня, как у отца. Любое царство, какое удастся обрести на земле, зашатается и рухнет прямо подо мной.

Однако она не стала возражать, когда я вышла в гардеробную, примыкавшую к спальне, и вернулась со свертком из черного шелка, который вынула из своего сундука. Я снова села рядом с Катериной, развернула ткань и расстелила на матрасе рядом с госпожой.

Я перемешала блестящие карты, положила на черный шелк, пододвинула к ней и сказала:

— Возьми, мадонна, перетасуй или просто сними, как тебе будет угодно.

Она приподнялась и села, затем неохотно разложила карты на четыре кучки.

Я велела Катерине переворачивать верхние карты по одной. На первой оказался Рыцарь чаш, и я жестом приказала графине подождать и не открывать пока остальные карты.

— Это то самое будущее, какое рождается из жертвы Повешенного, — сказала я, прислушиваясь к словам, которые произносил как будто кто-то другой. — Взгляни на Рыцаря чаш. — Я указала на карту, где был изображен симпатичный молодой человек на золотом коне, держащий в руках золотую же узорчатую чашу.

Катерина посмотрела на карту с затаенной обидой. Если бы у моей госпожи еще оставались силы, она швырнула бы ее на пол.

Я заговорила ровно, успокаивающе:

— Это настоящий, живущий ныне человек, мадонна, тот, кто придет, чтобы вручить тебе дары и многое другое. Чаша обозначает чувство, печаль или радость, любовь или ненависть. Я не знаю наверняка, что принесет гость, но уверена в том, что он явится как друг.

Катерина пожала плечами, однако я успела заметить, как в ее глазах промелькнуло любопытство.

— Когда он приедет?

Я поглядела на карту — пройдут годы, пока всадник явится во плоти.

— Через некоторое время, — произнесла я в итоге. — Я скажу точнее, когда откроются другие карты.

Катерина перевернула вторую.

На белом фоне, окруженные гирляндами лоз и цветов, стояли две большие чаши — воплощение тех даров, какие привезет с собой рыцарь. Одна, заполненная до краев изумрудной жидкостью, располагалась над второй, между ними развевалось белое знамя с девизом: «Amor mio». Моя любовь.

Несмотря на все ужасы прошедших суток, я сумела слабо улыбнуться.

— Ты и сама видишь, что написано на знамени, мадонна. Погляди на изумрудную жидкость. Она обозначает любовь именно между мужчиной и женщиной и плодовитость. — Я немного помолчала, а затем добавила с искренним воодушевлением: — Я нисколько не преувеличиваю, мадонна. Карты не оставляют иного толкования. Твоя истинная любовь, Рыцарь чаш, приедет к тебе.

Я взглянула на Катерину, которая широко раскрытыми глазами смотрела на двойку чаш. Она хмурилась и тяжело дышала, как будто стараясь сдержать слезы, в то же время в ее взгляде вспыхнула надежда. Дрожащими пальцами она потянулась к третьей карте.

На золотистом фоне юный всадник, облаченный в полные доспехи, со щитом и мечом скакал на белом жеребце, покрытом чепраком. Щит рыцаря был опущен, он ехал не на войну, а предавался умиротворенным и радостным воспоминаниям о прошедшей битве.

Это был Рыцарь мечей. Он ехал навстречу Рыцарю чаш, отделенный от него двойкой той же масти.

— Отец и сын, — пояснила я, указывая на рыцарей, и мой голос сорвался от волнения. — Твой сын, мадонна. Величайший воин, храбрый и умелый. Если только ты захочешь раскрыть свое сердце.

— Ты же не станешь мне лгать, — с дрожью в голосе произнесла Катерина.