Меня нередко упрекали в неискренности при составлении отчетов. Однако все мои доклады были абсолютно правдивыми и составлялись с полным сознанием ответственности перед нашими вооруженными силами, нашим народом и нашими союзниками. Вечерние сводки обычно содержали краткий перечень дневных событий. Дневные отчеты основывались на сообщениях, поступивших в ОКХ до момента их подписания в 10.30. Составлял я эти отчеты главным образом для использования в войсках. Солдат был вправе знать, что все им содеянное и выстраданное нашло отражение в официальном документе.

Любая воинская часть, отдельный офицер и солдат, упомянутые в оперативной сводке главного командования сухопутных войск, испытывали чувство гордости: вдохновляло и возвышало сознание, что о твоем подвиге возвестили всему миру. И на родине по праву гордились официальным признанием мужества своих сынов. Поэтому каждое слово оперативной сводки тщательно взвешивалось. О крупных событиях сообщалось довольно подробно, из мелких стычек упоминались лишь наиболее важные. Часто использовавшиеся в более спокойные периоды такие обороты, как «без перемен» и «без особых происшествий», говорили сведущему человеку, что на всем гигантском фронте немецкие солдаты, преисполненные чувства долга перед родиной, день и ночь самоотверженно несут свою нелегкую службу.

О потере территорий, если она существенно влияла на боевую обстановку, в сводках сообщалось, но только в том случае, если это не отражалось негативно на сражавшихся войсках. Чтобы я указывал количество захваченных противником наших орудий и солдат, не мог ожидать от меня никто, даже непредвзято мыслящий немец. Мы были не слишком «устойчивым народом» – об этой черте мне именно в эти дни прожужжали все уши! Уже достаточно навредило постоянное чтение оперативных сводок противника. Недоверие к сообщениям ОКХ заходило порой настолько далеко, что им противопоставляли сведения, почерпнутые из вражеских источников. Вот уж истинно по-немецки!

ОКХ регулярно публиковало копии неприятельских оперативных сводок, уповая на благоразумие германской нации. Позднее я пришел к выводу, что это было серьезной ошибкой. Своими сообщениями противник вел у нас настоящую пропаганду и давил на психику. Запоздалый запрет на распространение этой информации я посчитал, однако, еще более сомнительной мерой. Франция прекрасно знала, почему не публиковала наши оперативные сводки, хотя мы вовсе не вкладывали в них пропагандистский смысл.

Несмотря на чувствительные потери, нашим частям удалось, сохраняя порядок, отступить на заранее подготовленную линию Михеля. Уже 13 сентября бои на данном участке затихли, однако поступавшие ко мне сведения свидетельствовали о скором продолжении наступления на новую линию обороны.

После 22 сентября картина перед позициями группы армий фон Гальвица радикально изменилась. Угроза наступления исчезла. Более вероятной казалась назревавшая схватка по обе стороны от Аргонн.

А общая обстановка тем временем все ухудшалась. Наши части были изрядно потрепаны, состояние неважное, утомление нарастало, но фронт держался, и только у 2-й армии обнаруживались слабые участки. И австро-венгерские войска в Италии сохраняли свои рубежи, ничто не предвещало скорого наступления итальянцев. Так обстояли дела, когда события в Болгарии вынудили ОКХ принять трудные решения.

15 сентября армии Антанты нанесли главный удар в горной местности Македонии между реками Вардар и Черны. Вспомогательный удар последовал у Монастира. На флангах наступление сорвалось, а в центре, где условия для атакующих были особенно тяжелыми, болгарские части не оказали никакого сопротивления. Они просто сдали свои позиции. Только поэтому стало возможным быстрое продвижение противника в изрезанном глубокими ущельями высокогорье, будто специально созданном для неприступной обороны.

Германское главное командование намеревалось с помощью своевременно переброшенных к месту прорыва трех германских дивизий остановить отступавших болгар на втором оборонительном рубеже. Однако ОКХ ожидало горькое разочарование: болгары продолжали планомерно отходить по двум расходящимся направлениям за реки Черны и Вардар, их резервы бездействовали. Одни германские дивизии, получившие из Румынии дополнительные батальоны, закрыть брешь не могли. Путь Антанте на север, в долину реки Вардар и на Криволак, был открыт. Ни к чему не привели и все дальнейшие попытки организовать сопротивление. Болгарская армия расходилась по домам. Лишь болгарские части под непосредственным командованием немецких офицеров, стоявшие между озером Преспа и рекой Черны, на первых порах повели себя несколько лучше.

Уже 16 или 17 сентября генерал Луков, командовавший войсками на реке Струме, в телеграмме умолял царя заключить перемирие, а сам поспешил от нас отречься и перейти на сторону Антанты.

Через несколько дней я получил секретный доклад французского Генерального штаба, из которого следовало, что французы больше не ожидают серьезного сопротивления со стороны болгарской армии. Пропаганда и деньги Антанты, а также остававшийся в Софии представитель Соединенных Штатов сделали свое черное дело. И в этом Антанта преуспела. Быть может, в Болгарию тогда уже проникли и большевистские настроения. Ни болгарский царь, ни наш представитель в Софии ничего не заметили.

Все германские армейские службы и инстанции старались изо всех сил. Где командовали немецкие офицеры, там болгарская армия сохраняла боеспособность, но в горной местности болгары отказались от немецких командиров.

Болгарские войска долгое время пребывали в покое и могли основательно укрепить свои ряды. Им бы следовало оказать нам поддержку, а не самим полагаться на нашу помощь. ОКХ знало: болгарские вооруженные силы ненадежны, однако существовала обоснованная надежда, что они выдержат ожидавшийся удар в том месте, где, по нашему мнению, еще присутствовала воля к борьбе. Мы, как и германское руководство в Болгарии, допускали отдельные неудачи местного характера, но никак не абсолютного распада болгарских вооруженных сил.

Да и болгарское правительство ничего не сделало для того, чтобы поднять боевой дух в армии и в народе и укрепить дисциплину в воинских частях. Оно позволяло вражеской пропаганде свободно воздействовать на болгарский народ и терпело любые антигерманские злобные инсинуации. Особенно усердствовал в данном направлении представитель Соединенных Штатов, который, невзирая на мои предостережения, оставался в Софии. Довершили дело деньги Антанты, их в значительных количествах принесли с собой в Софию отступавшие войска. Только в этом – и ни в чем другом – причина выхода Болгарии из Четверного союза.

Никто не обманывал себя относительной сугубой серьезности ситуации, возникшей после крушения Болгарии. В тяжелом положении оказалась и Турция. Ее Палестинский фронт окончательно рухнул. Воевавшие там германские офицеры и солдаты честно выполнили свой долг и храбро сражались в Иордании. Но мы располагали весьма ограниченными силами и могли поддержать турецкую армию лишь какое-то время.

Англичане быстро захватили территорию вдоль железной дороги на Дамаск и полосу протянувшегося к северу побережья. Константинополю пока ничто не угрожало, однако в целом Турция оказалась в плачевном положении, утратив всякую способность сопротивляться. Участь Константинополя была предрешена, и падет ли он в ноябре или декабре – для общей обстановки это уже не имело значения.