Поднялась, как один человек, вся страна приильменская, зазвенели мечи, застучали щиты, огласили всю её стоны раненых и умирающих, осветило её зарево пожаров.

Горе врагам.

Как ни отчаянно храбры были пришельцы, но мало их было, не по силам им противиться пробудившемуся чудо-богатырю — народу славянскому...

Гонят пришельцев славяне из всех мест и местечек, где осели они, эти дерзкие варяги, жгут их крепостцы, в полон никого не берут — всем чужеземцам за долгие годы неволи народной одно наказание — лютая смерть...

Недолго продолжался неравный бой.

Обсидевшиеся, обленившиеся в годы покоя варяги, малые числом, не противились славянам и толпами побежали за Нево на свою неприветливую родину.

Снова стал свободен народ славянский... Вместе с ним сбросили чужеземное иго и чудь, и весь, и меря, и кривичи, и дреговичи, и все другие маленькие племена, названия которых не сохранилось в истории.

Освободились, вздохнули. Но надолго ли?

свободился народ славянский от чужеземного ига, но горький опыт не научил его ничему.

Сказалась славянская натура, и лишь только на Ильмене не осталось ни одного варяга, всё там пошло по-старому.

Снова начались бесконечные раздоры. Дух своеволия остался на ильменских берегах.

Даже Новгорода перестали бояться роды славянские.

— Что нам Новгород! — толковали на Ильмене. — Засел на истоке и важничает.

— Не таких мы видали! На что грозны варяги, и тех не испугались, а то — Новгород!

— Эх, сложил Вадим буйную голову. Будь он с нами, показали бы мы себя Новгороду!

Когда более благоразумные спрашивали крикунов, чем им так досадил Новгород, те с важностью отвечали:

— Не по старине живёт!.. Больно богатеет. Это он на Ильмень и варягов-то приманил!..

Раздоры постоянно шли на берегах великого славянского озера. Где-нибудь да скрещивались мечи, лилась братская кровь; никто не хотел знать над собой никакой власти, все сами желали властвовать и быть над другими старшими.

С удивлением смотрели на приильменцев наезжавшие по торговым делам в Новгород кривичи и люди из веси и мери. Они также попали было под власть варягов, но, стряхнув с себя чужеземное иго, не ссорились между собой и жили тихо и спокойно.

— Из-за чего у вас на Ильмене такие пошли раздоры? — спрашивали они у новгородских мужей.

— Побыли с варягами, — отвечали те, не скрывая даже своего горя, — посмотрели на них, да от них такому озорству и научились. Что теперь и делать, не знаем... Страшные дела на Ильмене творятся. Никому проходу нет. Вон, на днях новгородского степенного боярина ограбили... Как ещё живого оставили! Что и говорить, последние времена для народа славянского пришли... Стыдно молвить: при варягах куда лучше и спокойнее жилось.

— Да, если так пойдёт, — слышалось другое мнение, — снова придут к нам варяги или другие какие чужеземцы. Верьте слову, голыми руками нас перехватают.

— А теперь, после того как прогнали мы их, не дадут уже никому пощады. Пропадёт земля славянская...

Так говорили в Новгороде, где ясно видели печальные последствия раздоров, но не так думали в родах.

Действительно, наглядевшись на пришельцев, родичи вдруг набрались храбрости. Никого, кроме своих, на беспредельных пространствах земли славянской не было, не с кем было схватиться — силами помериться, и вот, за недостатком чужих, роды боролись и бились друг с другом.

Наконец мало показалось им страны приильменской. Стали всё чаще и чаще повторяться разбойничьи нападения на соседних кривичей, весь, мерю да чудь голубоглазую.

Те, как могли, отражали эти нападения. Кровь лилась рекой.

Но так не могло долго продолжаться.

После долгих советов между собой отправились в Новгород послы и старейшины от кривичей, веси, мери. К ним присоединились и дреговичи, тоже не мало терпевшие от нападений приильменских разбойников.

Не суда, не управы отправились искать они по прежнему примеру; знали всё, что и Новгород бессилен был в этой борьбе с ужасным злом. Но одно уже имя славного центра всего северного союза славян было по-прежнему для них обаятельно. Если не ратной силы, так разумного совета ждали они от новгородцев. Издавна это повелось. И теперь, в последний раз, решились так поступить обиженные соседние племена.

— Что скажут в Новгороде, тому и быть; силой помочь не могут, пусть совет мудрый дадут, — толковали послы. — А нет, так и без них управу найдём... Хоть к ханам хазарским обратимся, а себя в обиду не дадим...

Узнав, за каким делом пришли в Новгород послы кривичей, веси и мери, явились туда и старейшины приильменских родов.

Их, строго говоря, нельзя было без оглядки винить за всё происходившее на берегах великого славянского озера. Почти все они были почтенные старики, ясно видевшие, к каким печальным последствиям должны были привести постоянные раздоры родичей. Но что они могли поделать с буйной, вышедшей из повиновения молодёжью?..

Новгород, несмотря на своё бессилие, в их глазах пользовался прежним влиянием, да кроме того, в нём жил ещё тот, кто пользовался уважением всех без исключения приильменских и соседних с ними славян — старец Гостомысл.

Под звуки вечевого колокола сошлись старейшины и весь народ новгородский на площадь. На этот раз с первого взгляда было видно, что вече собиралось какое-то совсем особенное. Оно не носило своего обычного бурного характера. Не слышно было задорного звона вечевого колокола. Он прозвонил уныло, тоскливо, грусть наводя на новгородские сердца, и смолк. Все были смущены, растеряны, каждый из вечевиков угрюмо молчал.

Не вышел на звон тот, кого давно уже привык Новгород да и все его соседи считать мудрейшим из мудрецов. Совсем одряхлел Гостомысл. Тлеет ещё искра жизни в его разрушающемся теле, но силы уже окончательно оставили его.

Это ещё более смущает вечевиков... Прежде речью мудрой, советом разумным вызволял посадник своих сограждан из всякой опасности, а теперь кто их из беды вызволит? Кто доброе слово им скажет?

При всеобщем смущении началось вече.

— Мужи новгородские и людины, — заговорил старейшина одного из сильнейших соседних племён, кривичей, — от лица всех родов наших держу я речь к вам: нельзя жить так, как живём мы! Посмотрите, что творится на Ильмене! Восстал род на род, не стало правды.

— Верно! — раздались отдельные восклицания. — Пропала правда с Ильменя!

— Совсем житья не стало. При варягах куда лучше жилось. Все знали, у кого искать управу.