«издерживается» сверх «двух динариев», данных Господом для попечения о «попавшемся разбойникам» в «гостинице» <1153D> тому, кому велено о нем «заботиться» – каковое Господь щедро пообещал «отдать», когда «возвратится»[1637] – это, вероятно, происходящее у совершенных посредством веры полное отрешение (ἀφαίρεσις)[1638] от сущего (ибо Господь говорит: «всякий из вас, кто не отречется от всего, что имеет, не может быть Моим учеником»);[1639] согласно которому отрешая все от себя, или, правильнее сказать, отрешая себя от всего, соделавший себя любителем премудрости <1156A> удостаивается пребывать с одним лишь Богом, восприняв усыновление, показанное в Евангелии,[1640] подобно святым и блаженным апостолам, которые, все совершенно от себя отрешив и всецело предавшись (προσφύντες) одному лишь Богу и Слову, сказали: «вот, мы оставили все и последовали за Тобою»,[1641] Творцом природы и подателем помощи согласно закону; и обретя Его, то есть Господа, как единственный свет истины, вместо закона и природы, по справедливости получили безукоризненное ведение всего, что после Бога.[1642] Ибо, поистине, с Ним присуще выявляться ведению сотворенных Им [вещей].

Ибо как с восходом чувственного солнца отчетливо выявляются все телесные [предметы], так и Богу, умопостигаемому солнцу правды,[1643] когда Он восходит в уме <1156B> (насколько Он может быть вмещен тварной [природой]), свойственно вместе с Собой выявлять истинные логосы умопостигаемых и чувственных [вещей]. Об этом свидетельствует и то, что, когда Господь преобразился на горе, Его одежды были явлены блистающими вместе со светом лица Его; каковое явление вводит с Богом ведение того, что после Него [1644] и окрест Него.[1645] Ибо ни око без света не может постигать чувственные [вещи], ни ум без ведения Бога – воспринять духовное созерцание. Ибо и там свет дает зрению постижение видимых [вещей], и здесь знание Бога дарует ведение умопостигаемых. <1156C>

Трудность 10/28. Умозрение способа,[1646] каковым произошло грехопадение Адама.[1647]

Конечно же, не оперев око души на божественный [1648] свет, праотец Адам, наподобие слепого, [пребывая], разумеется, во тьме неведения,[1649] обеими руками добровольно осязал грязь (φορυτόν)[1650] вещества и, склонившись к одному лишь чувствованию, всецело предался ему;[1651] посредством же [чувствования] восприняв губительный яд злейшего зверя, он даже чувствованием – как он желал – не насладился, постаравшись обрести то, что [принадлежит] Богу,[1652] без Бога, прежде Бога и не по Богу (δίχα Θεοῦ, καὶ πρὸ Θεοῦ, καὶ οὐ κατὰ Θεόν),[1653] что не должно было [делать] и невозможно [достичь].[1654] Ибо, доверившись чувствованию, как советчице,[1655] доверившейся змею больше, чем Богу, и вожделевшей вкусить плод запретного древа (с которым, как он был прежде научен, сопряжена смерть) <1156D>, [Адам], сделав [этот плод] начатком вкушения, сообразно плоду переменил [свою] жизнь,[1656] расстался с жизнью, сотворив для себя смерть живущей на протяжении всего времени настоящего века.

Ибо если смерть есть тление (φθορά)[1657] возникновения (γενέσεως),[1658] а тело, непрестанно возникающее (γινόμενον)[1659] посредством притока пищи, по природе истлевает, рассеиваясь посредством течения – то, стало быть, тем, чрез что, как он верил, у нас есть жизнь, Адам сохранил смерть процветающей и для себя, и для нас. Так что, если бы, послушавшись Бога, а не сожительницу, он вкушал бы от древа жизни, то он не лишился бы данного [ему] бессмертия, постоянно сохраняемого причащением жизни,[1660] <1157A> ибо всякой жизни присуще сохраняться посредством подходящей и подобающей ей пищи. Пища же той блаженной жизни есть «хлеб... который сходит с небес и дает жизнь миру»,[1661] как объявило о Себе в Евангелии [1662] истинное Слово; а первый человек, не пожелав питаться этим [хлебом], был по справедливости лишен божественной жизни, а обрел иную, порождающую смерть; по каковой жизни придав себе неразумный образ, а невероятную красоту божественного [образа] погубив, он предал всю природу на съедение смерти. Чрез эту [жизнь], на протяжении всего этого времени,[1663] смерть живет, пожирая нас, а мы более не живем, вечно снедаемые ею посредством тления. <1157B>

Трудность 10/29. Что святые были научены, что жизнь истинная, божественная и остающаяся [всегда] одной и той же отличается от непостоянного круговращения настоящей жизни.

Премудро уразумев немощь и переменчивость этой [настоящей жизни], святые были по справедливости научены и таинственно наставлены, что жизнь, первоначально дарованная людям Богом, не есть эта, [настоящая] жизнь, но другая, божественная и остающаяся [всегда] одной и той же, которую, по всей вероятности – предположили они – Бог первоначально и создал, будучи благим, подобающим Ему [образом]; к той, [божественной жизни] возведя око души (посредством премудрости, по благодати Духа, насколько это доступно людям, подверженным смерти) и внутренне (ἐνδιαθέτως) восприняв божественное вожделение к ней, они, по справедливости, посчитали, что следует отрешиться (ἀποθέσθαι)[1664] от этой, настоящей жизни, <1157C> если они намерены всецело (καθαρῶς), должным образом,[1665] овладеть той, [божественной]. Поскольку же отрешение от жизни не совершается без смерти, они примыслили, что [сопряженная] с этой [жизнью] смерть есть отвержение плотской любви [1666] (τῆς κατὰ σάρκα στοργῆς), чрез которую произошло вхождение смерти в жизнь,[1667] дабы, примыслив смерть для смерти, прекратить жить ради смерти, умерев «честной смертью пред Господом»,[1668] каковая поистине есть смерть истинной смерти, способная разрушить тление (φθορὰν... φθείρειν),[1669] а достойным открывающая путь к блаженной жизни и нетленности (ἀφθαρσίᾳ).

Ибо конец этой, настоящей жизни я считаю справедливым называть не смертью, но избавлением от смерти, отлучением от тления, освобождением от рабства, <1157D> пределом треволнений, упразднением войн, уходом от смятения, отступлением из тьмы, отдохновением от трудов, умолканием невнятного шума, упокоением от потрясений, укрытием от стыда, убежищем от страстей, уничтожением греха и – коротко говоря – прекращением всяких зол;[1670] чего и достигнув путем добровольного умерщвления, святые соделали себя в [настоящей] жизни «странниками и пришельцами».[1671] Ибо, мужественно сражаясь с миром, с телом и с [происходящими] от них восстаниями и подавив обольщение, [возникающее] от них, когда чувства сослагаются (κατὰ τὴν... συμπλοκήν) с чувственными [вещами], они сохранили себе достоинство души не порабощенным, как, конечно же, и подобало, посчитав законным и справедливым, чтобы, скорее, лучшим худшее изгонялось, чем худшее лучшему препятствовало; <1160Α> каковой божественный закон является врожденным и для тех, которые избирают для себя любить (ἀσπάζεσθαι)[1672] жизнь подобающую, прежде всего, разумным (λογικοῖς) –