Я рассмеялась.

Сара подошла к нашему столу и указала на наш банан.

— Прекрасно, — сказала она.

Да, мы были прекрасны. Вот только он думал, что меня зовут Уиллоу и у меня ОП.

Началась стихийная игра в «кондомбол»: ребята стали перебрасываться надутыми презервативами.

— Слушай, а ту девочку, чья мама подала в суд из-за ее ОП, разве не Уиллоу зовут? — спросил вдруг Адам.

— Ты-то откуда знаешь? — изумленно спросила я.

— Да во всех блогах об этом пишут. Ты разве не читаешь?

— У меня… много дел было.

— Я думал, девочка гораздо младше…

— Ну, значит, ошибся, — отрезала я.

Адам наклонил голову.

— Значит, это ты?

— Можно потише? — попросила я. — Мне не хотелось бы об этом говорить.

— Понимаю, — кивнул Адам. — Хреновая ситуация.

Я представила, каково, должно быть, тебе. Ты что-то иной раз бормотала — уже в полудреме, — но о многом ведь и умалчивала. Как же это, наверное, ужасно, когда в тебе распознают только одну черту — то, что ты левша, или брюнетка, или феноменально гибкая, — а на тебя в целом всем наплевать. Сара только что разглагольствовала о том, что люди должны любить тебя за твою душу, а не за внешний вид. Какое там, если у родной матери не получалось.

— Это как перетягивание каната, — тихо сказала я. — И канат — это я сама.

Я почувствовала, как Адам стиснул мою ладонь под столом. Наши пальцы переплелись, костяшки вложились друг в друга.

— Адам, — шепнула я, пока Сара рассказывала о болезнях, передающихся половым путем, девственной плеве и преждевременной эякуляции. А мы все держались за руки. Мне казалось, что у меня в горле горит звезда и стоит открыть рот — оттуда польется свет. — А если нас заметят?

Он повернул голову, и я почувствовала тепло его дыхания у себя на шее.

— Пускай тогда завидуют мне.

От этих слов всё мое тело пронзило электричеством. Источником напряжения была точка, в которой соприкасались наши руки. За те полчаса, что Сара перед нами распиналась, я не услышала ни единого слова. Я думала только о том, что кожа у Адама совсем иная на ощупь, совсем не похожая на мою. И что он очень близко. И что он меня не отпускает.

Свиданием это, конечно, не назовешь, но и не-свиданием — тоже. Мы оба собирались пойти вечером в зоопарк (такое нам придумали семейное развлечение), так что Адам назначил мне встречу у клетки с орангутангами в шесть часов.

Ну ладно, не мне назначил — Уиллоу.

Тебе так хотелось поскорее попасть в зоопарк, что ты с трудом высидела поездку на микроавтобусе. Во всем Нью-Гэмпшире не было ни одного зоопарка, а тот, что расположен возле Бостона, особого впечатления не производил. Мы собирались сходить в Царство Зверей, когда ездили в Диснейленд, но ты же помнишь, чем закончилась та поездка. В отличие от тебя мама напоминала фарфоровую статуэтку: смотрела только вперед и ни с кем не разговаривала, хотя еще вчера состязалась за звание Мисс Болтушка. Мне показалось, что если водитель слишком резко нажмет на тормоза, то она разобьется на мелкие осколки.

Впрочем, не она одна.

Я так часто смотрела на часы, что напомнила себе Золушку. Я вообще-то во многих смыслах ее напоминала. Вот только вместо сверкающего синего платья я одолжила у тебя имя и болезнь. А мой принц успел сломать себе сорок две кости.

— Приматы! — выкрикнула ты, как только мы въехали через ворота.

Зоопарк открыли вечером специально для участников конвенции. Классное было чувство: как будто зоопарк уже закрыли на ночь, а ты остался внутри. К тому же решение было разумное: днем-то это был, ну, обычный зоопарк, и людям с ОП пришлось бы неуклюже лавировать, чтобы их не затоптали обезумевшие дети. Подхватив твое кресло, я покатила тебя с пологого пригорка и тут же поняла, что с мамой что-то случилось.

Если бы всё было в порядке, она посмотрела бы на меня так, будто у меня выросла вторая голова: я же добровольно катила твое кресло! Обычно я устраивала скандал, когда меня просили расстегнуть твое дурацкое сиденье для машины.

Но нет, она шагала, словно зомби. Если бы я спросила, мимо каких животных мы проходили, она, наверное, только переспросила бы: «А?»

Я подвезла тебя к стене, чтобы ты посмотрела на обезьян, но тебе все равно пришлось привстать. Опершись на невысокое бетонное ограждение, ты как зачарованная смотрела на мамашу с детенышем. Мамаша-орангу танг держала на руках самую крохотную обезьянку, какую я видела в жизни. Второй детеныш, на пару лет старше, постоянно к ней заедался, дергал за хвост и махал лапами перед мордой — короче, вел себя отвратительно.

— Смотри, Амелия! — с радостью воскликнула ты. — Это же мы!

Но я была слишком поглощена поисками Адама. На часах было ровно шесть. Неужели продинамит? Неужели я не могла заинтересовать парня, даже когда притворялась другим человеком?

И тут он явился. На лбу у него блестели бусинки пота.

— Прости, — сказал он. — Тяжелый подъем. — Он посмотрел на маму и на тебя, все еще завороженную орангутангами. — А это твоя семья, да?

Я должна была их познакомить. Должна была признаться во всем маме. Но вдруг ты обратилась бы ко мне по имени — и Адам понял бы, какая я врунья? Поэтому я просто схватила его за руку и потащила к тропинке, что вела мимо стаи красных попугаев и клетки, где вроде бы должен был жить мангуст, но если и жил, то только невидимый.

— Идем отсюда, — сказала я, и мы побежали к аквариуму.

Из-за неудачного расположения людей там было мало — только одна семья с несчастным ребеночком в кокситной повязке. Они смотрели на пингвинов, плещущихся в жалком подобии водоема.

— Как ты думаешь, они всё понимали, когда подписывали договор? — спросила я. — Что крылья у них будут, а летать не смогут.

— Всё же лучше, чем скелет, который рассыпается на части, — сказал Адам.

Он отвел меня в соседний зал — точнее, не зал, стеклянный туннель. Там горел жутковатый голубой свет, повсюду плавали акулы. Задрав голову, я уставилась на мягкое белое брюхо и ряд острых алмазных зубов. Мимо нас проплывали рыбы-молоты, извиваясь, как монстры из «Звездных войн».

Адам смотрел сквозь прозрачный потолок, прислонившись к стеклянной стене.

— Может, лучше не надо? — сказала я. — Вдруг разобьется.

— Тогда у зоопарка города Омаха будут большие проблемы, — рассмеялся Адам.

— Давай посмотрим, что еще тут есть.

— Куда ты спешишь?

— Мне не нравятся акулы, — призналась я. — Они меня пугают.

— По-моему, клевые рыбы, — возразил Адам. — Ни единой косточки во всем теле.

Я смотрела на его голубое от аквариумного света лицо. Глаза у него были того же цвета, что и вода: чистый, концентрированный кобальт.