Обе запрыгали, хлопая себя по щекам, чтобы остановить слезы.

– Думай о чем-нибудь приятном! – велела старшая сестра. – Кстати, выпей. Только не размажь помаду.

Она дала Эгги остатки беллини, а сама допила содержимое бокала Джуди.

– Ну? Уже лучше? Ты успокоилась?

Сестра кивнула.

– Пойдем, пока мы снова не разрыдались.

Крепко сжимая в руках букеты белых роз, сестры вышли из гостиницы и направились к зданию мэрии. Эгги шла, приподняв юбку над землей, Анна следовала за ней. Благодаря высоким каблукам и крутизне узкой булыжной улочки, извивавшейся между выгоревшими на солнце стенами домов, они двигались изящно и величественно. Прохожие останавливались, хлопали в ладоши, а иногда даже свистели. Пожилые горожане, стоя в дверях, кричали:

– Bella! Bella!

Эгги благодарила их. Какой-то мужчина на допотопном велосипеде крикнул с сильнейшим акцентом: «Выходи за меня!» – и снова раздались аплодисменты и смех.

В Лондоне было бы совсем по-другому, подумала Анна. Там бы они сидели в пробке в белом «Мерседесе». А тут городская жизнь замерла ради них, все окружающее полнилось особым очарованием, как бывает только с незапланированными событиями. Анна чувствовала себя как в кино, ну или в очень дорогой рекламе.

– Это лучшая свадьба на свете, – сказала Эгги через плечо, – а ведь она еще даже не началась.

Едва-едва перевалило за полдень. Анне нравился здешний свежий воздух. Она чувствовала аромат каштанов, растущих в горах. Погода стояла по-осеннему свежая, но не холодная, и в городке по окончании туристического сезона царило спокойствие. Никакой дорогой отель не сравнился бы с этой красотой – терракотовыми плитками, ящиками с геранью, лимонными, коралловыми и серыми стенами домов, темно-зелеными ставнями. Вдалеке бесконечной чередой тянулись холмы, на которых возвышались купы стройных кипарисов.

– Ты точно знаешь дорогу? – спросила Анна.

– Да, я сто раз проверила.

– Хорошо. Потому что мне не нравится идея идти, уткнувшись в карту на телефоне. Ты волнуешься?

– Волновалась, пока не надела платье. А теперь я хочу только наслаждаться процессом.

Они добрались до конца подъема. Там их ждал отец.

– Mie bellissime figlie![3]

Он поцеловал Анну в щеку и предложил руку Эгги. Они все улыбнулись друг другу, ничего не говоря и наслаждаясь краткой минутой на троих, пока не настало главное событие дня.

– Опустить вуаль? – спросила Анна.

– Да. Папа, пожалуйста…

Отец завозился с вуалью, и Анна вдруг почувствовала комок в горле. Так странно думать, что ты терпеть не можешь «большие белые свадьбы», а потом вдруг понять, что одна такая довела тебя до слез. Ей хотелось вбежать в зал и крикнуть всем, что она их любит. Хотя, несомненно, воздействие беллини не прошло бы незамеченным.

Анна сделала глубокий вдох, когда двери раскрылись, и зашагала по проходу, держа букет перед собой. За спиной у нее грянул свадебный марш, и Анна услышала, как зашушукались гости при появлении Эгги.

На регистраторе был кушак в цветах национального триколора, а заметно нервничавший Крис нарядился во фрак, в котором выглядел необычайно чистеньким и аккуратным. Он подмигнул Анне. Та искренне радовалась, что сестра выходила за человека, который любил ее всей душой.

Служба прошла гладко, все вежливо посмеивались, пока Эгги зачитывала свои обеты, и, видимо, находили смешное там, где его вовсе не планировалось. Крис говорил о чертах, которые ему искренне нравились в Эгги: о ее заботливости, доброте, неутомимости и умении переживать превратности судьбы. Тут гости понимающе заулыбались. Поцелуй, аплодисменты – и сестра Анны стала женой Криса. Она вышла за человека, которого Анна была очень рада назвать братом.

Матери вытирали глаза, а гости – художники-декораторы и пиар-агенты – улюлюкали и свистели. Анну всегда хвалили за то, что она хорошо влияла на Эгги, как положено настоящей, взрослой старшей сестре, которая заботится о младшей. Но сейчас Анна думала, как здорово Эгги позаботилась о ней самой. Анна отчаянно нуждалась в том, чтобы рядом был кто-нибудь настолько жизнерадостный и беззаботный. Тот, кто однажды буквально вырвал ее из лап смерти.

Когда они вышли, послышались радостные крики, и молодую чету забросали пригоршнями розовых лепестков. Они были счастливы, по-настоящему счастливы. Анна бесчисленное множество раз видела свою сестру в радостном возбуждении, но сейчас лицо Эгги сияло подлинным ликованием.

Они двинулись обратно по узким улицам и набились в автобус, который повез их на праздничный обед в ресторан, в получасе езды от гостиницы. Ресторан назывался «Серена» и был просторным, как склад. Им много лет подряд заправляла одна местная семья. На столах, застеленных бумажными скатертями, стояли тарелки с брускеттой и горшочки с хлебными палочками. Анна надеялась, что утягивающее белье, которое вроде бы создавали для нужд космической промышленности, выдержит испытание местной кухней.

В дальнем конце зала находилась сцена, на которой рассаживались музыканты. Зал был большой и гулкий, как пещера, так что особой разницы между днем и вечером не ощущалось. Анна в сотый раз подумала, насколько приятнее атмосфера здесь, чем в каком-нибудь непристойно дорогом ресторане с суровыми правилами и невкусной едой.

Как только они устроились за столом, Анна обнаружила, что сидит напротив чертовски красивого итальянца с пышной кудрявой шевелюрой. Не хватало только мотоцикла. Он как будто сошел с обложки журнала.

– Аурелиана? – с приятным акцентом осведомился он. – Я Примо.

О господи, да. Примо. Она и забыла про него. «Спасибо, Эгги, даже в день твоей свадьбы у меня свидание вслепую». Неудивительно, что сестра так горячо распространялась о каком-то мужчине, который ждал Анну. Конечно, знакомство с красивым тосканским архитектором – не худший способ умерить боль. К тому же он смотрел на Анну, как голодный пес – на котлету.

В некоторых ситуациях Анна возразила бы, но сейчас была не прочь рискнуть. Она трепетала ресницами и во время обеда не раз охотно принимала предложение подлить ей еще розового вина. Примо неплохо говорил по-английски, но разговор все-таки шел без особого энтузиазма.

– Ты много работаешь? – спросил он за прошутто и салями.

– Да, немало. Но мне нравится, – отвечала Анна.

– Ты очень красивая, – произнес Примо, внезапно сменив тему, так спокойно, словно речь шла о погоде.

– Ого! Спасибо, – сказала Анна, от такого комплимента чувствуя себя скорее англичанкой, чем итальянкой. Примо внимательно смотрел на нее, и на память Анне пришли слова Мишель: «Можно увидеть невооруженным глазом, как до мужчины доходит». До Анны тоже дошло, и она подумала: «Правильно ли я поступаю? С одной стороны, это не любовь, а просто легкое развлечение. С другой… Ох, Примо».